Иосиф Бродский. Вечный скиталец - [30]

А вот начало книги Тартаковского – из вступления: «Нынешний год – 2003-й по христианскому календарю – объявлен Годом Библии. Книга Книг переведена уже более чем на две тысячи языков…

Моисею (Моше), которому некогда на Синае были вручены каменные скрижали с Десятью заповедями, Законом, доныне служащим основанием всечеловеческой морали, приписывается авторство первых пяти книг Библии. Они так и названы – Пятикнижие Моисеево. Это священнейшая для евреев Тора (др. – евр. – Учение), на которую ссылается и Христос в Нагорной проповеди: «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Матф. 5/17).

Тора – вероятно, самая значимая книга в истории человечества, зерно, из которого проросли три мировые религии (также ислам) и – как следствие и антитеза – рациональная критическая мысль. Не случайно этой Книге приписываются поистине необыкновенные свойства. Еврейский мистицизм, средневековая Каббала, рассматривает Тору как изощренную систему символов; тот, кто расшифрует их, допущен будет к рычагам мироздания, поставленного Всевышним.

Уже современное компьютерное прочтение текста (с учетом каждой 4-й, 12-й, 15-й буквы канона) по мнению некоторых специалистов (не историков) дает неожиданные предсказания, будто бы оправдавшиеся в наше время и – как вывод – справедливые для грядущих веков…

Рисунок Бродского с автографом, сделанный в тюрьме. Из архива М. И. Мильчика

Не скроем, большинство ученых отвергает подобную мистику. Мы прежде всего видим в содержании Торы подлинное свидетельство зарождения цивилизации. И не для того всматриваемся в историю, чтобы предугадать будущее, но для того, чтобы не споткнуться о прошлое. Его камни повсюду разбросаны у нас под ногами.

Тора / Моисеево Пятикнижие – Откровение, полное и загадок, и решений, актуальных для каждого. Книга эта жива поныне».

Так что автора загадками, подлинными и мнимыми – не удивить. Потому для книги «Анти-Бродский» приобретает особое значение его выступление в русскоязычной «Литературной гостиной» Мюнхена, открывшее дискуссию на тему «Разрушение смысла – разрушение искусства – распад нравственности». Потом оно было опубликовано на нескольких сайтах с небольшими разночтениями, но суть ясна и убедительно выстроена. Выступление называлось «Гений Малевич, Лауреат Бродский и профессор Ганнушкин». Надо отдать Тартаковскому должное: он подобрал такие цитаты из позднего творчества лауреата, что, действительно, поверг бы и основателя клиники для психов Ганнушкина в ступор.

Маркс Тартаковский

«Иосиф Бродский – явление, думается, скорее историческое, чем поэтическое. В философских терминах – более ноуменальное, умопостигаемое, чем феноменальное, постигаемое чувствами. В своем творчестве Бродский повторил некую удивительную тенденцию в мировом искусстве ХХ века. И в этом смысле поэзия его сравнима со знаменитейшей «Герникой» Пикассо, со знаменитым «Улиссом» Джойса и с не менее знаменитым «Черным квадратом» Казимира Малевича…

С «Квадрата» и начнем. Это отнюдь не прошлое, это – современность. Парижская «Русская мысль» (2000. № 4333.Сентябрь) сообщает, что в мае 2000 года «супрематическая композиция» Малевича продана на аукционе «Филлипс» за 119 миллионов франков (почти 19 миллионов долларов). Ни Менделеев, ни Эйнштейн не мечтали и о сотой доле такой суммы за свои открытия. «Супрематическая композиция» – это несколько прямоугольников, выполненных без особого тщания… Когда-то писали «хвостом осла», теперь пишут «кистью гения». Казимир Малевич, оказывается, единственный из русских художников всех времен, работу которого можно продать на аукционе за сумму с семью нулями. В списке самых дорогих художников – во всем мире во все времена – Малевич на восьмом месте! Как хотите, что-то в судьбе этой проглядывает знакомое. Да, масштабы отнюдь не те, да и действия иные, но вот почему-то тянет на сравнение…

«Гроссмейстера встретили рукоплесканиями… Он подошел к одноглазому любителю, сидевшему за первой доской, и передвинул королевскую пешку с клетки е2 на клетку е4. Одноглазый сейчас же схватил свои уши руками и принялся думать. По рядам любителей прошелестело:

– Гроссмейстер сыграл е2-е4.

Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов. На остальных двадцати девяти досках он проделал ту же операцию: перетащил королевскую пешку с е2 на е4. Один за другим любители хватались за волосы и погружались в лихорадочные размышления…».

Не так ли и мы, соприкасаясь с творением знаковой фигуры – Grossmeister’а (да что уж там – гения!), тут же «схватываем уши руками и принимаемся думать»? Над чем? Куда тут девается здравомыслие, обычно, в бытовых обстоятельствах, присущее нам? И не с этим ли замиранием души подходим мы к прославленному (прежде всего самим Малевичем) «Черному квадрату», который могли бы намалевать сами? Мог бы, во всяком случае, любой квалифицированный маляр, которому и в голову не пришло объявлять это произведением искусства.

Остап действовал с безошибочным расчетом на специфику массового сознания. Был представлен сногсшибательный проект превращения Васюков в Нью-Москву, своего рода манифест. На любителей это действует неотразимо. Малевич тоже выступал «с раздачей слонов». Когда ему заметили, что квадрат выполнен небрежно, он с неподражаемым апломбом ответил: «В квадратном холсте изображен с наибольшей выразительностью квадрат по законам нового искусства… Он не имеет ни одной параллельной линии к геометрически правильному квадрату холста и сам по себе также не повторяет параллельность линий сторон, являясь формулой закона контраста, присущего искусству вообще».