Иоланда — дочь Черного корсара - [31]

Вода лавиной хлынула на корабль, круша и ломая все на своем пути, захлестнула верхнюю палубу и закрутила находившихся на ней людей.

Когда фрегат снова вынырнул на поверхность воды, волна громыхала уже где-то вдали, и глубокая тьма опустилась над морем.

Водяной поток, прокатившись по палубе, сломал фок-мачту и унес ее, как соломинку, в море, но заодно потушил и пожар. Тем же потоком были смыты и многие люди, в том числе испанские пленные, оставшиеся на палубе.

Корабль устоял перед мощной волной, но чего это стоило!.. От красавца фрегата не осталось почти ничего, кроме остова, рано или поздно обреченного стать игрушкой морских волн. Из всех мачт сохранилась одна бизань. Сорван был и бушприт, первым принявший на себя удар, вспороты все борты, шлюпки исчезли и даже руль был настолько расшатан, что никуда не годился.

К довершению несчастья, буря продолжала неистовствовать, и можно было ожидать появления новой, еще более грозной волны.

— Конец всему или еще поплаваем? — спросил Пьер Моргана, прошедшего в носовую часть, чтобы взглянуть, насколько пострадал корабль.

— Хуже и не придумаешь, — ответил флибустьер. — Каюк кораблю. Теперь он и лодки не стоит. Нам-то что — мы и не такое видали. Не из таких передряг выбирались.

— Боишься за Иоланду?

— Да.

— Увидишь, спасем ее назло всем ветрам и волнам, — успокоил его Пьер. — Как ты думаешь, где мы сейчас?

— Ветер все время гнал нас к востоку, и при нашей скорости мы, должно быть, на широте Тортуги.

— Интересно, куда нас прибьет и где мы найдем пристанище?

— Скорей всего, к островам Нуэва Эспарта, — сказал Морган.

— Там, поди, испанцы?

— Не знаю.

— Лучше бы нам с ними не встречаться.

— Если удастся.

— А нельзя ли пробраться к заливу Париа?

— Мы так и поступим, чтобы при нашем плачевном состоянии не нарваться на какое-нибудь испанское судно. Пусть стихнет ураган, а там будет видно.

Но буря, казалось, вовсе не собиралась униматься. С запада все еще дул свирепый ветер, уносивший фрегат все дальше на восток. Море по-прежнему оставалось неспокойным, волна шла за волной, бросая бедный корабль из стороны в сторону, расшатывая его и без того потрепанный корпус.

Убедившись, однако, что корабль не дал течи и ему не грозят новые бедствия, команда приободрилась и слегка прибрала палубу, освободив ее от обломков мачт и такелажа. Моряки попытались поправить руль, но постоянно набегавшие на корабль волны заставили их от этого отказаться.

Под утро, с появлением первых лучей солнца, флибустьеры стали считать оставшихся в живых. Четырнадцать моряков и шесть испанских пленных были смыты за ночь в море.

— Надеюсь, унесло и капитана Валеру, — сказал Кармо, присутствовавший на перекличке, устроенной Пьером Пикардцем.

— Да нет, он здесь, да еще посмеивается, — отозвался Ван Штиллер. — Можно подумать, что он угадал твое желание.

— А дон Рафаэль?

— Жив курилка.

— Ну и досталось же фрегату!..

— А что с другими кораблями?

— Если чудовищная волна застигла их в открытом море, то не миновать им гибели, — ответил Кармо. — Ни один из наших кораблей, кроме, пожалуй, «Молниеносного», не устоит перед такой громадой.

— Значит, придется дрейфовать, пока нас не вынесет на рифы или песчаную отмель? — произнес Ван Штиллер, в глазах которого сквозило беспокойство. — Или не прибьет к какому-нибудь необитаемому острову!

— Боишься испанцев, куманек?

— У них полно колоний в Венесуэле, и, заметив нас, они захотят узнать, в чем дело. Что вы скажете, дон Рафаэль? — обратился Ван Штиллер к подошедшему плантатору.

— Вас непременно повесят и отберут дочь Черного корсара, — ответил тот.

— Насчет повесить сомневаюсь, — огрызнулся гамбуржец. — Руки коротки! Мы еще постоим за себя: пороху и ядер нам пока хватит.

— Ядер — да, а пороху… Посмотрим, чем вы станете заряжать пушки.

— О чем вы, дон Рафаэль? — нахмурился Кармо.

— Не знаю, может, все дело в буре, но я сам видел, как вода заливает батарейную палубу возле порохового склада.

— Гром и молния! — вскричал Ван Штиллер. — Это невозможно. Мы ни на что не натыкались.

— Тогда что-нибудь еще пробило борт, — сказал испанец. — Сходите вниз и убедитесь сами.

Кармо и гамбуржец уже не слышали. Бросившись к трапу, они стали спускаться на батарейную палубу, как вдруг сквозь завывание ветра и непрекращающийся рев волн до них донесся какой-то странный звук: внизу по доскам что-то каталось и гулко ударялось в борта, словно о стену билось стадо баранов.

— Вода? — спросил Ван Штиллер, пока Кармо отвязывал лампу в кубрике.

— Похоже, катаются пушки, — ответил бледнея француз. — Неужели сорвались?

— Или их сорвали…

Кубарем скатившись по трапу, оба друга остановились как вкопанные. Четыре пушки, сорвавшись с канатов, привязывавших их к бортам, носились взад и вперед по батарейной палубе, в зависимости от того, в какую сторону кренился корабль.

Массивные бронзовые чушки визжали так громко, что их наверняка услышали бы на палубе, если бы не завывание бури и грохот волн. С ужасной силой тыкались они в борта, разнося в щепы балки, скрепы и бимсы. В самой дальней части батарейного дока, недалеко от порохового склада, зияла пробоина, в которую уже врывалась вода, устремлявшаяся к корме и заливавшая трюм и складские помещения.