Иоганн Кабал, детектив - [103]

Оказавшись на земле, он подумывал отправиться на поиски пропавшей направляющей, чтобы проверить, выжила ли мисс Бэрроу, но прибытие сенцианских энтомоптеров переубедило его. К тому моменту, когда Кабал взобрался на холм, он решил, что спасатели прибудут в большом количестве, а у него не было ни малейшего желания отвечать на их вопросы. И если она погибла, значит, погибла. Он, конечно, мог оказать ей определенную помощь, но сомневался, что мисс Бэрроу оценит то, что он мог ей предложить. Что ж у нее своя судьба, у него – своя.

Ему, судя по всему, предстоял длинный поход.

Сквозь ряды высоких деревьев, одним своим присутствием оскорбляя дикую природу и даже не намереваясь извиняться, шагал бледный мужчина. Иоганн Кабал возвращался домой.

СВОЕГО РОДА ПОСЛЕСЛОВИЕ

Некоторые комментаторы справляются относительно путешествия Кабала домой – не приключилось ли что интересное с ним по пути, на что автор отвечает: не случилось ничего, достойного внимания. Во всех отношениях дорога вышла непримечательной, если не считать случая со шпионом, и бандитов, и Злых элементалей, и конца света, о котором мы слышали. Так что нет. Ничего интересного.

«Но, – скажут комментаторы, не знающие, когда остановиться, – возможно, кто-то захочет услышать про шпионов, бандитов и прочее». Автор нехотя должен признать, что в их словах есть резон. В связи с этим, если вы одна из тех персон, отличающихся любовью к низкому, вот отчет о дальнейших приключениях Иоганна Кабала. Читайте или игнорируйте – как вам заблагорассудится.

Дж. Л.Г.

Захоронение Умтака Ктхарла

Сразу за углом от Хэймаркет имеется простой непримечательный портик, под которым располагается простая непримечательная дверь, у которой стоит простой непримечательный привратник в простой непримечательной шляпе. Любой знающий лондонец сразу их заметит. На двери висит маленькая латунная табличка, которую – ради полноты картины – мы опишем как простую и непримечательную. На ней указано, что учреждение называется «Блейкс». Любому сведущему лондонцу этого достаточно.

За дверями (не «освященными», поскольку это означало бы определенного рода славу, что для данного дома сродни анафеме) располагаются комфортные и удобные помещения для того редкого типа мужчин, которые вступают в клубы, при этом будучи в них совершенно незаинтересованы. Во всех смыслах это клуб для джентльменов, но в одном единственном невыразимом смысле он таковым не является, чем и привлекает ту особую касту. Без всякой скромности скажем, что сей экзотичный фактор не поддается объяснению – об этом «je ne sais quoi»[15] никто в буквальном смысле ничего не знает. Природа данного фактора никоим образом не связана с последующим повествованием и не имеет никакого отношения к ревности соперничающих клубов, которые просто в курсе существования людей «Блейкс» и довольны тем, что те остаются в «Блейксе».

На самом деле, за дверями, освященными или нет, не скрывалось ничего, что выделяло бы учреждение на фоне остальных, – это был просто один из мелких клубов в большой метрополии. Там имелась столовая, кабинеты, несколько комнат, где участники могли переночевать при необходимости, и библиотека, которая была самым популярным местом, несмотря на то, что из года в год к ее книгам никто не притрагивался. Здесь члены клуба сидели, развалившись на плюшевых стульях, вели несвязные беседы и читали (газеты в основном, хотя временами открывали и столь нелюбимые ими книги, при условии, что это была «Библия крикета» или, на удивление, «Оксфордский сборник английской поэзии» под редакцией Квиллера-Кауча).

Одним зимним вечером члены клуба покончили с приятным ужином – большинство наслаждалось отменным бифштексом Веллинготон[16], затем пудингом с изюмом и яичным кремом и под конец отличным портвейном, к которому подали сырную тарелку. После они отправились в библиотеку пить бренди и курить сигары. Там, заняв привычные места и уютно устроившись в тепле, в отличном настроении они вели беседы о политике и спорте. Чилтерн, который, похоже, каждое утро зазубривал газеты, дабы всегда иметь тему для беседы, высказывал свое мнение относительно скульптур, которые греки считали своими. Взгляды его казались на удивление схожи с теми, что было напечатано в утренней редакторской колонке, но таков был Чилтерн – он рассматривал газеты как полезную альтернативу, которая заменяла необходимость составлять собственное мнение.

– Они наши, – утверждал он, указывая трубкой на Протеро, который, похоже, уснул. – Как смеют эти греки что-то нам диктовать. Нам! Да если бы мы не забрали благословенные скульптуры, турки их наверняка взорвали бы или что-то в этом роде, – яростно глаголил он. – Вы же знаете, какие эти турки.

Чилтерн читал книги по истории, но до сих пор не простил падение Константинополя.

– Сколько ест грек? – внезапно спросил Томпкинсон, не обращаясь ни к кому конкретно. – То есть, я хотел спросить, что можно есть у греков?

– Греческий салат, полагаю? – ответил Мунро, набрасывая портрет Чилтерна в профиль, причем не самый лестный. – Вот что у них заместо еды.

– Нет, нет и нет, – Томпкинсон яростно мотал головой. – Что есть у греков? – Он оглянулся, поймал чей-то взгляд. Не повезло бедняге Кею, профессору химии. – Геркулес! – сказал Томпкинсон.