Иоганн Генрих Песталоцци. Его жизнь и педагогическая деятельность - [22]

Шрифт
Интервал

И действительно, с внешней стороны институт производил блестящее впечатление. Даже вид местности, в которой помещался Ивердонский замок, производил на посетителей самое отрадное впечатление, предрасполагавшее к хорошему отношению к институту. Голубые волны Нейнбургского озера, у которого стоял замок, зеленый луг перед замком, веселые поселения на другой стороне озера и высокие липы на задней стороне ландшафта – все это производило поистине чарующее впечатление. От жителей замка также веяло радостью, весельем. Великий воспитатель Песталоцци умел распространять вокруг себя столько любви, что ею проникались все окружающие. Отношения учителей с учащимися были самые задушевные. Детям было предоставлено много свободы, и они были избавлены от известных стеснений. Детские игры на воздухе практиковались в самых широких размерах. Всё теплое время ежедневно купались в озере. По субботам предпринимались экскурсии на ближайшие высоты, откуда открывался вид на Монблан и всю цепь Альп, на Женевское озеро, Невшатель, Муртен; по воскресеньям прогулки были еще дальше. Физическое воспитание в институте было поставлено идеально. Дети все делали для себя сами. Они вставали с рассветом, умывались круглый год на дворе холодной водой, ложились спать рано. Пища их была самой простой, но здоровой; спальная и классная обстановка были лишены всякой роскоши. Неудивительно, что учащиеся выглядели краснощекими, здоровыми и производили самое приятное впечатление на посетителей. Не менее отрадное впечатление выносил посетитель и из классов. Не говоря обо всем другом, сами учащиеся употребляли все усилия, чтобы это впечатление посетителей было благоприятным. Песталоцци, без всяких стараний со своей стороны, умел побудить всех окружающих – учителей и учеников – не ронять честь заведения. Кроме того, идеально откровенный, он не скрывал ни от преподавателей, ни от учащихся того громадного значения, которое он придавал посещениям института разными лицами, и этим побуждал весь состав института заботиться о произведении хорошего впечатления на посетителей. Таким образом, все – учителя и ученики – старались отличиться перед посетителями, и последние удалялись в полном восхищении.

Иное впечатление производило положение вещей в институте на тех, кто приезжал туда серьезно поучиться делу и подолгу жил в нем. И хотя подобные лица уезжали, унося глубокое уважение к личности Песталоцци и проникнутые его общими взглядами, но над самим институтом они произносили строгий приговор.

Главным воспитательным недостатком в жизни института было отсутствие чувства семейственности, о которой так много говорится в сочинениях Песталоцци. В институте царил суровый, чисто казарменный режим. Все обитатели этого заведения, несмотря на различие их положений, возраста, развития, вкусов, были подведены под одну мерку. Даже учителя должны были жить той же однообразной жизнью, которой жили все ученики. Учителя ели, спали, гуляли вместе с учениками. Из всех живущих в замке один Песталоцци занимал со своей семьей отдельную комнату, и притом только одну.

Остальные должны были проводить все свое время в общих спальнях, столовых, классах. Как тяжел был этот режим для учителей, видно из того, что многие из них делали себе шалаши в окрестностях замка, чтобы хоть там иногда чувствовать себя как дома. Позднее учителя, несмотря на оппозицию Песталоцци, добились права один день в неделю проводить в гостинице соседнего города, где они чувствовали себя все-таки лучше, чем в институте. Еще бесприютнее было положение учащихся. Огромное число их мешало созданию тесной, семейной жизни, тем более, что воздействие связующего элемента – любви – чувствовалось слабо. Сам Песталоцци, как и всегда, внушал к себе глубокую привязанность, но он был слишком занят, чтобы отдаться всецело ученикам и объединить их в одну семью. Помощники его, утомленные обилием и однообразием обязанностей, неизбежно относились к делу формально. В результате вместо семейной жизни, о которой говорили отчеты института, создалась чисто казарменная жизнь.

Еще печальнее была ситуация с обучением. В программе института значилось много наук, но в действительности преподавались какие-то обрывки, не имевшие никакого значения. Большинство учителей института состояло из людей, не получивших солидной научной подготовки; часть их была из прежних Бургдорфских учеников самого Песталоцци, у которого они меньше всего могли научиться чему-либо. Обремененные обязанностями, они не имели ни времени, ни даже места пополнить свое образование хотя бы чтением. К тому же постоянная необходимость “парадирования” учеников перед посетителями лишала всякой возможности систематического обучения их каким бы то ни было наукам. В результате учащиеся, в сущности, не учились ничему.

Сам Песталоцци, по-видимому, не замечал всего этого и видел, подобно посетителям, одну только внешнюю сторону дела. Он был всецело погружен в заботы о распространении своих идей и общие заботы об институте. Беседы с посетителями, обширная переписка, работа над сочинениями, передача своего метода новым учителям, “внешний обзор” института, счеты и отчеты – все это отнимало время у Песталоцци, несмотря на то, что он отдавался занятиям по 20 часов в сутки. Он ложился спать последним в 10 часов вечера, а просыпался уже в 2 часа ночи. В это время он диктовал свои сочинения любимому своему ученику, ставшему учителем в институте, Рамзауеру. В 4 часа начиналась жизнь в институте, просыпались воспитанники, и Песталоцци спешил в общий зал, чтобы принять участие в общей молитве. Затем целый день уходил на внешнее попечение об институте и на беседы с посетителями и лицами, жившими в заведении для изучения метода Песталоцци. Собственно же внутренняя жизнь института была предоставлена почти исключительно ведению помощников Песталоцци.


Еще от автора Яков Васильевич Абрамов
Майкл Фарадей. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Джордж Стефенсон. Его жизнь и научно-практическая деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Бенджамин Франклин. Его жизнь, общественная и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Василий Каразин. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Генри Мортон Стэнли. Его жизнь, путешествия и географические открытия

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы — профессия.


Христофор Колумб. Его жизнь и путешествия

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Рекомендуем почитать
Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Три женщины

Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».


Записки доктора (1926 – 1929)

Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.


Кто Вы, «Железный Феликс»?

Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.


Последний Петербург

Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.