Иоганн Буш - [10]

Шрифт
Интервал

Мы прожили в этом домике в горах две недели, а Генрих и Питер жили в Роттенштайне, и мы все вместе катались на лыжах, а когда мы вернулись в город, там была уже весна, и Генрих вскоре уехал в США, а через месяц уехал Питер в Австралию, и мы одно время переписывались, а потом письма стали все реже и реже, и переписка вскоре вовсе прекратилась. Я не знал тогда, сколько еще друзей я буду терять в своей жизни, и не думал об этом, только чувствовал, что что-то потерял, и знал, что это что-то уже невозможно будет вернуть. Вот так, Берг, все и случилось. С Бертой мы поженились в июне, и я все еще писал первый в своей жизни роман…

Иоганн Буш замолчал. Он не знал, рассказывать ли Бергу продолжение этой истории или нет, тем более, что он видел, что берг спит и не может слышать его. Он посмотрел на часы; они показывали без четверти четыре. Через два с половиной часа будет рассвет, думал Иоганн Буш, теперь ведь лето, и рано светает…

— Берг, милый, с Бертой мы поженились в июне. Мы любили друг друга, были молоды, счастливы, бедны, и, казалось, больше этого человек не может быть счастлив. Мы были счастливы и вместе осваивали прелести супружеской жизни. Я помню, что когда Берта сердилась на меня, то звала меня по-русски Иваном ("Иван-дурак"), и вообще в зависимости от настроения, Берта звала меня по-разному: когда она проникалась особым нежным чувством ко мне, звала меня «Оик», а когда гордилась мной, не ленилась и важно произносила «Иоханнес»; если настрой был ироничным, то «Джонни», если просто веселым, — то «Жан». Но если она сердилась, то орала на всю квартиру: "Иван!" Она часто тогда кричала «Иван», а я писал книгу, Берг, и очень часто у нас не было денег, и мы жили впроголодь, и я уже знал, что для того, чтобы стать хорошим писателем, нужно немного поголодать. Берта не соглашалась с этим. Что же касается романа, то я решил писать обо всем, о чем я знал тогда и запомнил. Я решил, что буду также и сочинять, чтоб выглядело правдоподобно, потому что, я знал, что если писать одну только правду (то, что произошло на самом деле), тебе никто не поверит. Я знал, что я писатель, и уже знал, что кое-чего стою. Какой-то голос во мне все время твердил: "Ты — писатель, Иоганн Буш, чтоб тебя черти съели!",и я верил этому голосу, и знаешь, Берг, этот голос доносился не из сердца, как утверждают все писатели, а из желудка. Я не вру, Берг, честное слово, я не вру!

Мы жили тогда с Бертой на квартире каких-то знакомых родителей Берты. Это было недалеко от железнодорожного вокзала, и к нам домой можно было приехать на любом транспорте, хотя тогда еще считалось, что мы живем на окраине города. Квартира наша была двух-комнатной, ужасно грязной (сколько не чисти — толку нет), и стены были покрашены в зеленый цвет. Когда мы поселились в этой квартире, я спросил Берту, когда нам нужно будет выселяться, и она ответила, что может быть через месяц, может быть никогда; она не знала, когда вернутся хозяева квартиры, и я очень хотел, чтобы они никогда не возвращались… Окна наших комнат выходили на улицу. Примечательного за окном ничего не было, только был мост, по которому ездили поезда, а под мостом — машины. Когда поезд проезжал по мосту, весь наш дом трясло, как во время землетрясения, и мы с Бертой выбегали, как дети, на балкон, чтоб посмотреть на поезд. Если это бывало ночью, то на балкон выбегал я один, потому что Берта спала и не просыпалась даже от гудка паровоза. У нас было 2 балкона: один, прилегающий к гостиной, выходил на улицу, другой, прилегающий к кухне, выходил во двор. Там, внизу (жили мы на пятом этаже), были деревья и старушки, сидящие на скамейке и греющиеся на солнышке, и Берта и я дуамли, что смотреть на мост и поезд намного интереснее, чем смотреть на старушек, и поэтому мы на кухонный балкон и вовсе не выходили… Видишь, Берг, я все помню! Помню, как по утрам солнце пыталось проникнуть в нашу спальню сквозь шторы, и как было хорошо просыпаться в одной постели с Бертой, и я вставал очень рано, чтоб писать, а Берта продолжала спать. Для того, чтобы хорошо написать дневную порцию работы, необходимо был осделать 4 вещи: проснуться с восходом солнца, принять ванну, выпить большую чашку кофе и выкурить две сигареты. Эти четыре действия давали ощущрние того, что ты гений, и это было уже полдела. Остальное, как говорится, был оделом техники, потому что всегда было, о чем можно было написать в романе. Не веришь? Это чистая правда. Я тогда был уверен, что если писатель говорит, что работа застопорилась, то это лишь означает, что он ленится. Я уже тогда знал, что очередную главу нужно начать с самого простого предложения. Берг, милый, я тогда действительно был уверен, что всегда есть, о чем писать. А писал я в гостиной, сидя за большим столом (письменного стола у нас не было). Писал я еще с того времени в маленьких зеленых блокнотах. Я бы тогда предпочел писать на машинке, но у меня еще не было машинки, да и Берта была против ("Этого еще не хватало, чтоб ты стучал на машинке!" — говорила она.)… Я писал, Берг, по утрам, а потом Берта просыпалась и начинала расхаживать голая по квартире, и я старался не смотреть на нее и писал. Но потом я все же бросал блокнот и ручку в сторону, и мы любили друг друга. И так прошло то первое лето нашей с Бертой супружеской жизни, и это был уже 1974 год. С сентября я стал преподавать в школе (история), и с деньгами у нас стало немного легче, хотя и преподавание в школе для меня было тягостным (я терял слишком много времени, и это мешало роману). Но я благодарен этому времени в школе, потому что оно мне очень помогло впоследствии, когда я преподавал в разных университетах мира. Интересное это было время, Берг, когда я был школьным учителем, но еще интереснее было писать роман, и я все равно писал его, и в октябре-таки закончил, и книга вышла в свет, и с тех пор наша жизнь круто изменилась, и мы немного рабогатели. В ноябре же 1974 года родилась Марта, и мы перестали больше жить в той квартире с зелеными стенами, и не потому, что вернулись старые хозяева, а потому что мы купили новую, свою, побольше. Вот такие дела, Берг.


Еще от автора Ованес Грачикович Азнаурян
Три церкви

Миры периодически рушатся… Будь они внешние или внутренние, но всему в какой-то момент наступает конец. Это история обширного армянского рода, ведущего начало от арцвабердского крестьянина Унана. Наблюдая за ним и его потомками, мы видим, как меняются жизнь, время, устои. Как один устоявшийся мир исчезает и на его обломках возникает другой. Всё меняется, но люди и память о них – остаются.


Рекомендуем почитать
Путешествие на геликомобиле

Из книги «Десять моделей» (М.-Л.: Детиздат ЦК ВЛКСМ, 1937; издание второе, дополненное). Рисунки Д. Смирнова.




История упадка и разрушения Н-ского завода

На робота Уборщика упал трёхтонный стальной слиток и повредил у него блок реализации программы. Теперь Личность Уборщик больше не выполняет программу, а работу называет насилием над личностью. Он сломал других роботов, дезорганизовал работу всего завода, а после пошёл в Центральную Диспетчерскую и обвинил во всех неприятностях робота Регистратора, которому сам же приказал искажать данные.


Инопланетный сюрприз

Алетяне — первая инопланетная цивилизация, с которой земляне установили контакт. Их родина отличается чрезвычайно суровым климатом, поэтому экспедиции алетян разыскивают миры, удобные для заселения. В Солнечной системе алетяне решили обосноваться на Сатурне и познакомиться с Землёй поближе. Один из них несколько дней провёл в обычной земной школе, среди учеников.


Первый человек из космоса

«Литературная газета» 3.09.1960.