Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность - [18]
Но скоро начались новые убийства и казни – третья эпоха их по счету историков. Характер ее несколько иной, почему и остановимся на ней подробнее.
Прежде всего главным боярам московским тайно вручили грамоты, подписанные Сигизмундом и Хоткевичем: король и гетман убеждали их оставить царя жестокого, звали к себе, обещая уделы. Бояре, представив эти грамоты Иоанну, отвечали королю, что склонять к измене верных подданных есть дело бесчестное, что они умрут за царя доброго, ужасного лишь для злодеев, – словом, доказали свои верноподданнические чувства как нельзя лучше. Иоанн сам взялся доставить эти грамоты королю, но доставил ли их – неизвестно. Как бы то ни было, план его, довольно хитро задуманный, не удался. Он обратился к мерам более грубым. Старый боярин Федоров был обвинен в том, что желает свергнуть царя с престола и властвовать над Россией. Иоанн сделал вид, что верит этой клевете. В присутствии всего двора надел на Федорова царскую одежду и венец, посадил его на трон, дал ему державу в руку, снял с себя шапку, низко поклонился и сказал: “Здрав буди, великий Царь земли Русской. Се приял ты от меня честь тобою желаемую. Но, имея власть сделать тебя Царем, могу и низвергнуть с Престола”. С этими словами он ударил старика ножом в сердце; опричники дорезали его, выволокли обезображенное тело из дворца и бросили на съедение псам. Умерщвлена была также и престарелая жена боярина и многие его “единомышленники”. Погиб скоро и князь Ростовский, воеводствовавший в Нижнем Новгороде. Когда опричники привезли Иоанну его отрезанную голову, он, оттолкнув ее, злобно смеялся и говорил, что покойный князь, любив обагряться кровью неприятелей в битвах, наконец обагрился и своею собственной. В эти минуты обыкновенно сумрачный царь расходился и острил, убиты были и многие другие знатные люди. Буйство достигло размеров еще невиданных. Опричники, вооруженные длинными ножами и секирами, бегали по городу, искали жертв, всенародно убивали человек по десяти, по двадцати в день. Трупы лежали на улицах и площадях, и никто не мог убирать их. Граждане боялись выходить из домов. “В безмолвии Москвы тем свирепее раздавался свирепый вопль палачей Царских”.
Молчал и митрополит, которого царь избегал и отказывался видеть; но это до поры до времени.
“Однажды, в воскресенье, в час обедни, Иоанн, сопровождаемый боярами и множеством опричников, вошел в церковь Успения: царь и вся дружина были в черных ризах, в высоких шлыках. Филипп стоял в церкви на высоком месте. Иоанн приблизился к нему и ждал благословения. Митрополит смотрел на образ Спасителя, не говоря ни слова. Наконец бояре сказали: “Святой Владыко! Се Государь: благослови его!” Взглянув на Иоанна, Филипп отвечал: “ В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю Царя Православного; не узнаю и в делах Царства... Благочестивый, кому поревновал, сицевым образом доброту лица своего изменивши. Отколь солнце на небеси начало сияти, не было слыхано, чтобы Цари благочестивые свою державу возмущали. О Царю! Мы приносим здесь жертву Богу, а за алтарем неповинная кровь льется. В неверных языческих Царствах есть закон и правда, есть милосердие к людям, а в России нет их. Достояние и жизнь граждан не имеют защиты. Везде грабежи, везде убийства, и совершаются именем Царя! Ты высок на троне, но есть Всевышний, Судья наш и твой. Как предстанешь ты на суд Его? Самые камни вопиют о мести под ногами твоими. Государь! Вещаю яко пастырь душ. Боюсь Бога единого”. Иоанн задрожал от гнева, ударил жезлом о камень и сказал: “Чернец, до сих пор излишне щадил я вас, изменников: отныне буду, каковым вы меня нарицаете!” Грозный вышел вон из церкви”.
Буйство продолжалось. Царь превосходил жестокостью даже опричников своих. Ссылаясь на Генника, Курбский прибавляет, что два брата, вместе с другими служа Иоанну палачами в истреблении, не могли убить одного прекрасного младенца, найденного ими в колыбели, и принесли его царю. Иоанн взял его,
