Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - [30]

. Б.Э. Стюнкель и его друг Сергей Дмитриевич Шейн, председатель ВМБИТ, главный редактор «Инженерного труда» и «общественный обвинитель» на Шахтинском процессе, оба члены-учредители ВАРНИТСО, остались в стране, так как мысль о «заговоре» против инженеров казалась им нелепостью^{330}. Шейн еще в начале столетия участвовал в революционном движении, неоднократно арестовывался и с 1917 г. занимал ответственные посты в химической промышленности^{331}. На процессе «Промпартии» Л.К. Рамзин и председатель топливного отдела Госплана В.А. Ларичев (р. 1887) назвали Шейна членом «ЦК Промпартии» и «Инженерского центра». По их показаниям, он играл роль связующего звена между советскими организациями и старыми инженерами, а функцию «общественного обвинителя» исполнял только для маскировки^{332}. Хотя Шейн во многих речах сожалел об ошибках ВМБИТ и клялся исправиться, в апреле 1929 г. после IV съезда ВМБИТ его сняли с должности главного редактора и в 1930 г. как члена «Промпартии» приговорили к смертной казни^{333}. Б.Э. Стюнкеля в 1928 г. вскоре после Шахтинского процесса вместе с другими видными инженерами обвинили в саботаже: они, дескать, умышленно затягивали пуск электростанции в Башкирии^{334}. Благодаря вмешательству Президиума ВСНХ это дело было прекращено, однако после процесса «Промпартии» ГПУ все-таки арестовало Стюнкеля, и он как член «Харьковского филиала Промпартии» получил приговор к десяти годам исправительных работ — в специальном конструкторском бюро ГПУ^{335}. Стюнкеля причислили к технократам, поскольку Энгельмейер в своей статье о «философии техники» цитировал его слова о том, что промышленность сможет нормально развиваться только в том случае, если во главе каждого предприятия будет стоять опытный, всесторонне образованный инженер^{336}.

Судьба инженеров Шейна и Стюнкеля показывает, как преданные слуги власти сами становились жертвами и какая трагедия ожидала людей, которые верили в Советский Союз и не могли себе представить, что правительство захочет избавиться от старых инженеров.

Даже Пальчинский не думал, что большевики предпринимает целенаправленное наступление на инженеров, а полагал, что ГПУ попалось на удочку какого-то «лже-агента» из-за границы и вскоре «все выяснится». Предостережения его жены Нины Александровны, которая гораздо реалистичнее оценивала ситуацию и видела приближение «несчастья», не лишили Пальчинского уверенности в торжестве истины и правосудия^{337}. 21 апреля 1928 г., вскоре после опубликования информации о Шахтинском деле, Пальчинский был арестован в своей ленинградской квартире. ГПУ уже с 1926 г. собирало на него материалы, включавшие и доносы коллег. Так как подследственный не «сознался», его не судили вместе с шахтинскими инженерами. Проведя шесть месяцев тюрьме, Пальчинский наконец, письменно свел счеты с режимом, обвиняя ГПУ и партию в разрушении страны. Благодаря этому в руках следователя оказался документ, свидетельствующий, что политическая деятельность Пальчинского носила «антибольшевистский», а если отождествлять советскую власть с диктатурой пролетариата, то и «антисоветский» характер. В начале 1929 г. прокуратура присоединила его дело к процессу против инженеров золотой и платиновой промышленности. 24 мая 1929 г. «Правда» сообщила, что Пальчинский 22 мая приговорен к смертной казни и приговор уже приведен в исполнение^{338}. Но, поскольку имя Пальчинского пользовалось слишком большой известностью и он слишком много значил для технократов, чтобы партия удовлетворилась одним физическим уничтожением, его посмертно объявили основателем «Промпартии» и на процессе 1930 г. символически уничтожили во второй раз, как одного из лидеров технократии, хотя он к тому времени был уже в могиле. Калинникова, Рамзина, Ларичева и других обвиняемых в ходе процесса вынудили уличать Пальчинского в тяжких преступлениях^{339}. Реабилитировали его только в 1989 году^{340}.

Структуры старой технической интеллигенции после процессов начала 1931 г. были уничтожены, а ее выдающиеся представители осуждены. Правда, в действительности расстреляли, как Пальчинского, немногих. Большинство работали, как Стюнкель, в конструкторских бюро, в исправительно-трудовых лагерях, например на строительстве Беломорско-Балтийского канала, или по-прежнему на предприятиях. В одном только Ленинграде 98 арестованных инженеров трудились на Путиловском заводе, Металлическом заводе им. Сталина, на заводе «Электросила» и других^{341}. В списках арестованных тщательно отмечалось, где использовался осужденный и где его следует задействовать^{342}. Значительная часть инженеров в 1931-1932 гг. вновь получила свободу, удостоилась реабилитации и даже награды за работу, выполненную в заключении^{343}. Многих из них, однако, НКВД повторно забирал в 1937-1938 гг. Стюнкеля в 1931 г. реабилитировали, в 1938 г. расстреляли и в 1956 г. вновь реабилитировали^{344}. Б.И. Угримов, также осужденный в 1930 г. как член «Промпартии» и высланный в Свердловск, смог весной 1932 г. вернуться в Москву. В 1937 г. он опять был арестован и умер в заключении в 1941 г.