Инженер магии - [2]

— Иногда наблюдение позволяет спасти много жизней. Вспомни хотя бы прошлогоднюю бурю...

— Отец... Предания гласят, будто Креслин мог вызывать шторм. Почему же мы не...

— Доррин, мы уже обсуждали с тобой этот вопрос. Вызванная магом буря неминуемо изменит погоду по всему миру, а в результате Отшельничий может вновь превратиться в пустыню. Когда Основатели изменили мир, это стоило жизни тысячам людей, да и сами они едва не погибли. А случись такое теперь, последствия были бы еще хуже. Гораздо хуже, даже появись у нас столь же могучий Черный, каким был Креслин. Впрочем, это маловероятно, если учитывать законы Равновесия.

— Но почему?

— И это я тебе уже говорил. Потому, что людей в мире стало больше. Потому, что все взаимосвязано и одно соотносится с другим. И потому, что в наши дни мир гармоничнее.

Глядя на серьезное лицо отца, Доррин молча поджимает губы.

— Я собираюсь помочь твоей матушке с обедом. Ты не знаешь, где Кил?

— Ага. На берегу.

— Будь добр, приведи его.

— Как скажешь.

Кивнув, Доррин встает, пересекает лужайку и, с легкостью удерживая равновесие, спешит дальше по узкому каменному бордюру. Шаги его точны, как точна речь и аккуратно платье.

Проводив сына взглядом, маг тоже встает и направляется в сторону кухни.

III

— Не знаю, сколько на это уйдет времени, Джеслек, но ты можешь рассчитывать стать Высшим Магом лишь тогда, когда докажешь, что именно ты и есть тот самый великий герой с белым мечом.

— Полагаю, для этого мне пришлось бы вздыбить горы вдоль Аналерианского побережья. Ты имеешь в виду нечто подобное, Стирол?

— Полагаю, это было бы не лишним, — насмешливо откликается человек в белом с амулетом на шее.

— Сам ведь знаешь, такое вполне возможно. Особенно принимая во внимание, сколько гармонии привнесено в мир Отшельничьим за последние века.

Комнату омывают лучи солнца; его свет пылает в глазах Джеслека.

— В тот день, когда ты совершишь это, я передам тебе амулет, — Стирол смеется, и смех его холоднее кружащего в зимних небесах над Фэрхэвеном студеного ветра.

— Я серьезно. Ты должен знать, тут вопрос не в одной только силе. Дело касается высвобождения укорененных в земле глубинных гармонических связей.

— Правда, есть некоторое условие.

— Какое еще условие?

— Ты должен сохранить великую дорогу и сам стоять среди своих гор, когда будешь их вздымать.

— Я так понимаю, мне следует быть поосторожнее, — хмыкает Джеслек.

— Просто прояви благоразумие. Кому нужен Высший Маг, неспособный совладать с им же высвобожденным хаосом? Пример тому — злосчастный Дженред.

— Ой, только избавь меня от поучений!

— Ладно, ладно... Вы, молодые, не нуждаетесь в притчах и преданиях, потому как считаете, будто с вашим рождением мир стал другим и все прежнее безнадежно устарело.

Джеслек хмурится, но кивает.

— Ну так что, мне приступать?

— Разумеется, дорогой Джеслек. Только прошу, когда ты решишь поднять-таки свои горы, не забудь известить меня.

— Уж будь спокоен. Я хочу, чтобы ты ничего не пропустил.

IV

— Проклятье, Доррин! — взяв щипцами короткий, еще сохраняющий желтовато-коричневый цвет, но уже начинающий приобретать черноватый блеск железный брусок, кузнец кладет его на кирпичный очаг рядом с наковальней.

Румянец стыда заливает и без того раскрасневшееся в жару кузни мальчишеское лицо.

— Прости, Хегл.

— Из извинений, малец, ничего путного не выкуешь. Видишь, теперь у меня имеется кусок черно-гармонизированной стали, который решительно ни на что не пригоден. Его ни к чему не приспособишь и даже расплавить можно только в чародейском горниле. Тьма, ты привносишь слишком много гармонии во все, с чем имеешь дело. Сам Найлан вряд ли выделывал такие трюки! Скажи хоть, о чем ты при этом думал?

— О том, что у тебя выйдет, когда ты закончишь работу.

— Ну вот что, — говорит кузнец, покачав головой. — Закончу-ка я тут без тебя. А за тобой, когда придет время, пошлю Кадару.

Доррин поворачивается и направляется к дверям — их держат открытыми, чтобы кузница проветривалась. Кузнец берет щипцами новую полосу железа и подносит к горну.

Губы рыжеволосого паренька побелели, так сильно он сжал их. Он еле-еле уговорил отца позволить ему проводить время в кузнице, и вот, пожалуйста, — Хегл его выставляет!

Выйдя наружу, Доррин первым делом направляется к умывальне, где прохладной водой смывает с лица и жар кузницы, и краску смущения. Попив из крана, он переводит взгляд на сад. Бордюры из серого камня разбивают посадки разноцветных трав и немногочисленных пурпурных цветов бринна на аккуратные, почти правильные прямоугольники.

Доррин тянется чувствами к растениям и тут же ощущает, как начинают подгнивать в теплой земле корни пряного зимника. Матушка говорила ему, что это растение, привычное к несравненно более холодному климату Нолдры, с трудом приживается в прогревающейся почве Отшельничьего. Наработанным практикой усилием он добавляет душистой голубовато-зеленой травке внутренней упорядоченности. Теперь у нее достанет сил справиться с темным грибковым наростом.

Паренек привычно проверяет и остальные растения, даже розмарин, растущий на более сухом верхнем ярусе разбитого на террасе сада. Потом он выпрямляется, покачав головой, но не растрепав при этом ни единой прядки из своей плотной курчавой шевелюры.