Иные песни - [36]

Капитан Вавзар поднял «Аль-Хавиджу» на уровень верхних облаков, чтобы пассажиры могли хорошенько присмотреться к городу Короля Бурь. Обходили они его с востока, на расстоянии нескольких стадионов (Вавзару пришлось несколько сойти с курса). Все пассажиры собрались на верхней видовой палубе. Было раннее утро, Солнце находилось с другой стороны аэростата, они же были скрыты в тени и глядели на залитые в чистом, теплом сиянии сады, поля и предместья небесной метрополии, зубчатые стены и могучие башни цитадели Короля Бурь. Красно-желтые хоругви длиной в несколько десятков пусов развевались на этих башнях в струях сильного ветра, делая башни огненными. Они наблюдали движение на полях и улицах, повозки и лошадей, мелкие фигурки людей, но уже более мелких подробностей увидеть было невозможно. Понятное дело, что более всего всех заинтересовали вихреросты, возделываемые растения, сморфированные оронейскими текнитесами флоры из съедобных лиан. Они стекали далеко за края земли и тяжелыми, толстыми косами длиной в несколько стадионов достойно волновались на ветру — зеленые щупальца каменной медузы. Азуз Вавзар рассказывал, как поздней осенью, когда происходила своеобразная жатва вихреростов, можно было увидеть опускающихся вдоль стеблей оронейцев в плотно застегнутых кожаных упряжах, с кривыми мечами-серпами за спиной, которые тащили с собой пучки веревок с крюками и петлями. При том, это были дни самой спокойной погоды.

«аль-Хавиджа» поднялась над последними тучками, над ней было уже только ясное небо, а под ней — холмы и плоскогорья медовых облаков. На этой высоте было жарко, независимо от времени года и дня. Пассажиры стояли в тени, но уже через несколько минут начали истекать потом. Шулима предусмотрительно надела легкое кафторское платье, без корсета и воротника, и пан Бербелек, всякий раз когда глядел на Амитасе, не мог отогнать злое предчувствие.

Невольники разносили напитки. Иероним подал Шулиме холодный стакан.

— Благодарю. — На мгновение она отвела взгляд од проплывающей над облаками Оронеи. Сразу же за Иеронимом, где стояли три солдата, узор ликотового плетения был явно нарушен рядом толстых узлов. Она указала на них жестом головы. — Так кто же ее убил?

— Не знаю.

— Ведь это же по твоему приказу нас допрашивали, правда, эстлос? И чего-то, наверняка, ты узнал.

— Все были в своих каютах. Одни или же со слугами, с семьей. За исключением господина Урча, который играл в кости с господином Забахаем у последнего. Кто-то лжет. Кто? Никто не видел убийцу, выходящего из каюты Леезе.

— Ах, так он был у нее в каюте.

— Возможно, именно потому она и погибла. У нее имелся некий, компрометирующий убийцу, предмет, информация.

— Хммм. — Амитасе потихоньку цедила разведенное вино. Засмотревшись на залитую солнцем Оронею. Перебросив косу на левое плечо, правой рукой она схватилась за сетку — «Аль-Хавиджа» слегка колыхалась. — Некто, кто способен это перерезать…

— Ты все еще желаешь взять на эту охоту Ихмета Зайдара, эстле?

Та усмехнулась краешком губ.

— Ведь ты не приказываешь капитану посадить его под замок? А? А как только он очутится на земле Гипатии…

— Эмир Кордовы не обладает властью в Александрии.

— В том-то и оно.

— На будущее придется быть внимательнее, с кем вхожу на борт корабля или свиньи.

— Ты, эстлос? — рассмеялась Шулима. — Ведь я же видела тебя ночью. Ты бы отдал приказ и…

— Прошу прощения. Мне нужно сменить повязку.

И скрылся в своей каюте. Сложно было избавиться от впечатления. Она знает, что я знаю. И знает, что я это прекрасно понимаю. Это не было формой флирта — Шулима сознательно дразнила хищника, поглаживала льва окровавленной рукой.

Он поглядел в зеркало. Льва! Тоже мне! Вот если бы это был Иероним Бербелек до Коленицы… Он стиснул кулаки, упирающиеся в столешницу. Пала бы она в ужасе к моим ногам! Призналась бы во всем по одному моему слову. Во всяком случае, не издевалась бы в глаза.

Он присел, налил себе вина. Спокойствие. Размышляй как стратегос. (Вот что сделал бы на моем месте Иероним Бербелек?) Обстоятельства, возможности, вероятности, мотивы, факты. Она не была в состоянии убить Леезе. По-настоящему, единственным на «Аль-Хавидже», кто мог бы это совершить, это Хайдар; она это знает, это известно мне. Но у нимрода не было мотива — некую таинственную связь через знания из древней книги имела Шулима. Убил бы он ради нее? Ведь он, как раз, и уговаривает в меня необходимость ее смерти. О боги…!

Зачем я вообще лечу в эту проклятую Александрию?

* * *

Самым худшим было то, что он уже не мог молчать во время оставшихся совместных трапез. Понятное дело, что у него допытывались о смерти Магдалены Леезе; вдруг оказалось, что он является кем-то вроде военного командира аэростата, гегемона без войск. Только ведь это он сам сделал себя ним — остальные лишь приспосабливались к навязанной им форме.

Если не считать походов в столовую каюту, он не выходил из собственной каюты. Вот только и это не было решением. К нему присылали невольников с приглашениями «на кахву», «на шахматы», «на гашиш». Иероним отказывал. Но Абелю и Алитее он отказать не мог. Днем и ночью дочь и сын обсуждали между собой сценарии преступления. Алитея ставила на Глистея; Абель колебался между Вукацием и капитаном Вавзаром. Пан Бербелек терпеливо выслушивал их фантастические теории. Алитея в своей детской экзальтации была, по крайней мере, забавна, но вот Абель — Абель считал провал следствия личным поражением стратегоса Бербелека, в связи с чем выдвигал против Иеронима более или менее завуалированные упреки, будто тот «позволяет убийце уйти безнаказанно». Абель хорошо знал, какого отца он имеет, лучше самого пана Бербелека, и вот тот отец Абеля никогда бы не простил подобного афронта: убийство под самым порогом его спальни!