(Интро)миссия - [49]

С утра я вспомнил про Сашку. Как здорово, что я запросто могу зайти в гости в кардиологию с тем, чтобы увидеть его! Предлогом для визита я выбрал майора и шахматы. Устроились мы в холле, откуда была видна дверь Сашкиной палаты. Едва я успел сделать пару ходов, как он осчастливил, казалось, весь холл своим в нём появлением. Слегка заспанный, но от этого не менее красивый. Улыбнулся так, что я сразу „зевнул“ коня и сдался. Попросил у майора разрешения на перекур и подошел к Сашке. Майор лишь улыбнулся в усы. Я рассказал моему парню о счастливом переселении души в „сосуды“. Сашка вслух позавидовал: ему объявили, что он тоже пошел на поправку и держит его в госпитале только пара стендов в „диагностике“. Страх потерять его оказался настолько реальным, что я больше не смог думать ни о чём другом. Слил майору еще пару партий. Что я мог придумать? Мне-то самому судьба почти случайно подарила такое беззаботное существование, а я хочу еще и для другого? А кстати, почему бы и нет? Идея возникла сама собой: взять его в класс писать стенды, мне в помощники. Работы очень много, так что Бадму можно уболтать. Побегу-ка я к Мишке — нужно сначала убедить его. Он с Сашкой знаком. Они почти земляки. Да и не успеваю я один работать в таких темпах, помощник просто необходим. Мишка согласился на визит к Самому. Но чуть позже, когда Сашкина ситуация прояснится до конца.

Сашке я рассказал о своем наитии вечером, как только мы пошли на первый круг по тропам отставников. У меня была странная привычка — ходить против их движения. Наверно, для того, чтобы видеть их скорчившиеся от жизни лица и в очередной раз порадоваться за себя: у меня всё-таки что-то впереди. Раскрутка Сашки, например. Мыша я специально не взял с собой, хоть он и намекал, что ему скучно. Даже злиться начал: вот, я вас свел, а теперь должен сидеть в палате один? Интересно, что это? Ревность, или просто от скуки? Впрочем, мне до этого уже нет никакого дела. Я гуляю с Сашкой, моим любимым парнем. Ловлю себя на мысли, что мне с ним здорово и так, без всякого намека на секс. Повествует о своей „гражданке“. Живет в Гомеле — бедняжка, совсем рядом с Чернобылем! Рассказывает про радиационные дожди — буднично так, будто про обычный летний дождь. Учился в институте, да вот незадача: студентов опять начали таскать в армию. Как и всем нормальным, на мой взгляд, парням, ему туда не особенно хотелось. Вот сердце от этого и заболело. Боже, как я тебя понимаю! Да вот беда — наши с тобой врачи в это не верят.

Говорим о девочках. У него их было много. И это не удивительно. Сейчас нет той любимой и единственной, которая поклялась ждать два года. Оно и хорошо — всё равно бы не дождалась. Все они такие! „Слушай, а с мальчиками не пробовал?“ „Нет, не доводилось“ (сказал, даже не покраснев — значит, точно не было). „А мне довелось. В армии. Довольно неплохо“. Говорю, а сам пристально наблюдаю за его взглядом и мимикой. Никакой реакции — ни положительной, ни отрицательной. Мои ноги сами по себе сворачивают с тропы отставников и несут меня и его в класс. Я еще не знаю, что будет дальше, но сердце, бешено колотясь, предчувствует, что что-то будет. Чёрт возьми, только я стал исправляться и подумал, что мне с ним и без секса хорошо, как — на тебе! Опять за свое, за старое! Снова одни и те же мысли. Как и Мыш когда-то, Сашка спрашивает, что мы там забыли. „Ничего, Мишку проведать“. Это я так говорю, а думаю наоборот: хоть бы тебя, заразы, там не было!..

Мишка и здесь не подкачал. Его действительно в классе не было. Зато чёрт принес туда Сергея. Познакомил их. Поболтали ни о чём и снова пошли наматывать круги. Вечер кончился не так, как предсказывало измотанное таблетками сердце. Я проводил Сашку до кардиологии, передал привет Мышонку и пошел спать, повздорив по дороге с каким-то старпёром, на которого в задумчивости натолкнулся.

Утро вместе с ярким солнечным светом принесло долгожданную радость руками медсестры. Из кардиологии она не поленилась (неслыханный подвиг!) принести мне извещение на посылку. Ну наконец-то Бог послал мне сладостей и водки! Еще по дороге на почту явилась грешная мысль споить и трахнуть Сашку. Это настолько ясно представилось мне, что я дважды неправильно заполнил бланк. Лишь после третьей попытки мне вручили увесистый ящик. В госпитале, в отличие от обычных воинских частей, посылки никто не проверял — наверно, думали, что больным солдатам водку не присылают.

И правильно думали. Водки не было. Всего лишь четыре „чебурашки“ со спиртом, что для исстрадавшегося по нормальным дозам алкоголя солдатского пищеварения было еще лучше. Батюшки, да там еще и черная икра! И куча сладостей! Без преувеличения, это будет самый лучший хэппенинг во всём Белорусском военном округе. Хорошо, что я догадался открывать посылку в классе, не то бы отбоя не было от новых друзей. И еще целых двадцать рублей! Три месячных денежных довольствия советского солдата! Уж если там, наверху, думают, что солдат может жить на семь рублей, то как он будет жить на двадцать? Ясно, как: припеваючи. Я не удержался от соблазна отведать черной икры. Воспользовавшись тем, что Мишка с Сергеем ушли на обед, я нашел в загашнике хлеб, остатки масла и сделал два бутерброда, тщательно, ровным слоем размазав переливающиеся на солнце икринки. Долго смаковал чуть ли не каждую, прежде чем давить зубами. Оба бутерброда растаяли во рту назаметно. Они мне казались чем-то неземным, вернее, негоспитальным. Это была часть моего доармейского мира. Но у бутербродов с икрой был один страшный недостаток: они очень быстро кончились. Дабы не искушать себя возможностью слопать Мишкину и Серёжкину порции, я насыпал полные карманы конфет и побрел искать Сашку.