Интригующее начало - [67]

Если она и поняла, что я ее изучаю, ее это не обидело, и вскоре мы все уютно устроились с коробкой песочного печенья. Она протянула мне чашку с чаем и улыбнулась:

– Свадебный сервиз Наполеона, – сказала она.

– У Стокера совсем другие представления о гостеприимстве, – заметила я.

Она посмотрела на него, и они оба улыбнулись. Их дружба явно длилась очень долго, судя по тому, как хорошо было им вместе и как легко они находили общий язык.

Он опустил чашку.

– Леди К., – начал он.

– Не вздумай меня ругать, – мягко остановила она его. – Я читала газеты, перед тем как отослать их. Я не могла оставаться в стороне и не пытаться помочь. Знаю, что сейчас ты в очень тяжелом положении.

– Ну, тогда тебе тем более следовало оставаться в Корнуолле, – возразил он. – Если дела пойдут совсем плохо, ты могла бы, по крайней мере, убедить власти в том, что ничего не знала о нашем убежище. А теперь…

– А теперь я смогу оказать тебе и мисс Спидвелл необходимую помощь, – закончила она. Ее гладкие брови слегка нахмурились. – Как неудачно, что Сидони тебя видела. Она ужасная сплетница, но, если я объясню ей всю серьезность ситуации, она будет держать язык за зубами. Ты же знаешь, как она к тебе относится.

Я потерла лоб.

– И как же она к тебе относится? – мило спросила я Стокера.

Он залился краской, а ответила мне леди Корделия.

– Моя камеристка питает слабость к Стокеру. Она почему-то решила, что он настоящий корсар, и никак не может его забыть. Французы часто бывают очень внушаемы, – добавила она. Я поняла, что мне начинает нравиться леди Корделия.

Она повернулась к Стокеру.

– Ты должен знать, что я ни на минуту не усомнилась в твоей невиновности, – тихо сказала она.

– Да благословит тебя Бог.

В ее улыбке сквозила грусть.

– Я знаю, как любил тебя барон. Ты никогда не отплатил бы за такие чувства насилием.

– Леди Корделия, вы тоже были знакомы с бароном? – вмешалась я.

Она кивнула.

– Через брата. Его светлость коллекционирует… ну, пожалуй, все на свете, как вы сами видите, – сказала она, жестом обведя все богатства Бельведера. – А барон был большим ценителем искусства. Мой брат познакомился с ним лет десять назад. Они участвовали в аукционе, и оба нацелились заполучить картину с попугайчиками-неразлучниками, которая, по слухам, принадлежала Екатерине Великой. Они ожесточенно за нее сражались, но в конце концов их обоих обошел кто-то третий. Тогда они отправились утешать друг друга за бутылкой великолепного портвейна.

– Бывало, дружба завязывалась и на менее серьезных основаниях, – заметила я.

Она улыбнулась.

– Конечно. В любом случае они стали хорошими друзьями. Именно через барона мы и познакомились со Стокером. Мы были глубоко опечалены смертью барона, – добавила она с грустью.

– А как вы об этом узнали? – спросила я.

– Вероника, – в голосе Стокера послышалась угроза, – на что ты намекаешь?

– Ни на что. Я просто хотела узнать о реакции его светлости.

Это была не ложь, но и не вся правда. Мне действительно было любопытно, как отреагировал граф на смерть своего друга, но, кроме того, мне пришло в голову, что семья Боклерк – связующее звено между Стокером и бароном. Может быть, они знали больше, чем следовало.

Стокер угадал, о чем я подумала, и решительно рассеял все мои сомнения.

– Предположить, что его светлость и леди Корделия могут убить Макса, – это примерно как предположить, что королева в обнаженном виде может проехать по Трафальгарской площади, – сурово отчеканил он.

К ее чести, леди Корделия не выглядела обиженной и движением руки остановила мои поспешные извинения.

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Это совершенно естественные сомнения, и, если бы у вас их не возникло, я усомнилась бы в вашем уме. Но как часто это бывает, мисс Спидвелл, истина совершенно прозаична. Барон был из тех друзей, кто приходит на ужин два-три раза в год. Время от времени они с братом вместе обедали или посещали лекции по искусству, но не более. Мы не знаем никого из его друзей, кроме Стокера, и у нас не было никакой причины желать ему зла. Даю вам слово.

Конечно, ее слово могло бы оказаться ложью, но я бы вверила и собственную жизнь человеку с такими мягкими, бесхитростными бровями. Леди Корделия была редким созданием: в ней совсем не чувствовалось злости. Она напоминала мне однажды виденную мною на Сицилии статую Мадонны, умиротворенной, выше всех земных дел, милостиво снисходящей к смертным людям.

Она продолжила:

– Если говорить о моем брате, то проще всего описать Амброуза такими словами: он рассеянный и забывчивый. Конечно, это не его вина, но он почти все время проводит со своей коллекцией и не замечает окружающего мира. Именно поэтому я управляю делами поместья: веду его расходные книги, слежу за прислугой, даже присматриваю за воспитанием его детей после смерти графини.

Должно быть, вид у меня был удивленный, потому что она замолчала, а когда снова заговорила, в ее голосе послышалась теплота.

– Я очень люблю брата, мисс Спидвелл, но не могу закрывать глаза на его недостатки. Для убийства он совершенно не годится: не готов к страшной действительности этого мира, не смог даже заставить себя поговорить со мной о смерти барона. В том, чтобы быть женщиной, есть свои преимущества, – вдруг добавила она, скривив свой милый ротик. – Мужчины предпочитают не обсуждать с нами неблаговидные материи.