Интимный портрет дождя, или Личная жизнь писательницы - [2]

—Здравствуйте, я провожу социологический опрос, — с широкой улыбкой обратилась я к девушке. Это был мой отработанный приемчик. - Скажите, вам нравится наш бар? — я по-хозяйски кивнула куда-то в пространство.

—Не-а, — зевнула девушка. — Скучно.

—Тоска, — поддакнул парень.

—Ну, тогда я знаю, как вас развеселить. — Тут я, словно фокусник, выхватила из кармана свою книгу и загадочно расширила глаза. Я заулыбалась шире, чем диск- жокей, и произнесла:

—Вот моя авторская книжка, ужасно веселая, занятные современные новеллы, короткие смешные романчики, с авторским пожеланием на удачу и с автографом, покупайте!

—Небось, долларов сто стоит? — вяло произнес парень.

—Нет, что вы, всего пятьдесят рублей, — резво чирикнула я.

Парень вытащил деньги, я черканула авторские пожелания, девушка взяла книгу с таким видом, будто сейчас из-под обложки раздастся хохот и выскочит пластмассовый чертик на пружинке, раскрыла ее и, разочарованно разглядывая ровные ряды букв, спросила:

—Что это?

—Буквы, — радостно пояснила я.

—Что делать надо?

—Читать.

—А о чем тут написано? — продолжала любопытствовать девушка.

—А это, знаете, очень веселая история о нашей теперешней жизни, — хихикнула я и быстро удалилась, запихивая в карман деньги. В тот момент я чувствовала себя хулиганкой.

В этом баре, который я так безапелляционно обозвала «нашим», я встретила свою давнюю приятельницу Лену с ее новым мужем. Знакомых у меня пруд пруди, вот только общаться с ними некогда, вечно решаю свои проблемы. Правда, иногда урывками работаю над рукописями, но редко. Поэтому книги мои пишутся годами. Эта, спасающая нас сейчас от голодной смерти, с прикольным названием «Не грусти, гад ползучий», создавалась в экстремальной ситуации и чудом была издана. Как всегда, я ночами отстукивала текст на своей старенькой пишущей машинке «Рейнметалл», кошки вздрагивали во сне, собака подергивала лапами, дочка в соседней комнате переворачивалась на продавленном диване, который жутко скрежетал пружинами, и, просыпаясь, бормотала:

— Ма, прекрати в конце-то концов... Сколько можно?

Экстремальная ситуация наступала потом.

Впрочем, я начала о баре, в котором встретила знакомую. Мы сидели за угловым столиком и отводили душу, рассказывая друг другу новости и просто болтая о всяком-разном.

—С упоением перечитываю твоего «Гада», — сказала Лена. — Моя настольная книга. Почему тираж маленький? Отнеси в издательство.

—Носила, — посетовала я. — Ты, небось, знаешь ситуацию: издают сейчас только бульварщину.

—Да, все прилавки ерундой завалены, читать нечего.

—Естественно. Издательствам выгодны книжки-однодневки, причем имена авторов предварительно «раскручиваются», ну, понимаешь: создаются дутые литературные авторитеты, и под них наспех строчатся романы,для чего обычно нанимают «литературных рабов» - голодных писателей среднего уровня. Вот так возникают серые бульварные романчики в ярких обложках. А настоящая литература выходит коллекционными тиражами за счет спонсоров, такие книги достать трудно, надо знать места.

—Не пойму, какой толк спонсорам бросать деньги на литературу? — удивилась Лена, — это же невыгодно.

—Дело не в выгоде, а в большем, — пояснила я. — Они так душу очищают, у них потом бизнес налаживается и жизнь улучшается.

—Они это понимают?

—Умные понимают. А глупые спонсорством не занимаются.

Я пригубила кофейный ликер, закусила шоколадкой и задумалась о своем романе. Назвала я его весьма символично: «Капкан на тень луны». Он был начат в 1990-ом, и в тот же год, почти сразу после того, как была написана первая глава, я придумала это название. Обычно назвать роман очень трудно. Мой роман удался. Дважды я носила его в издательства, где он был прочитан с интересом. Читали его по полгода, видимо, всей редакцией. Но печатать не стали — не коммерческий, слишком честен и хорош. Конкуренция «раскрученным» авторам. Я попыталась переделать его на бульварный — не весь, местами. Получилось занятно. Но по издательствам с тяжелой рукописью больше не потащилась. Зачем? Если судьба — книга увидит свет. На все воля Божья.

Когда меня застукали с моими «нелегальными книгами» в ЦДХ и выгнали, мы с дочкой переместились в Дом журналистов (ЦДЖ, Домжур, Гадюшник...). В Гадюшнике книжки расходились бойко, люди специально приходили, чтобы купить несколько экземпляров, я стала популярна. У меня появились знакомые среди музыкантов и политиков, завсегдатаев Домжура. Администрации это страшно не нравилось, ее это раздражало, такое всеобщее внимание к какой-то девчонке-писательнице и ее подружке-художнице, пигалице малолетней (это они мою дочку-старшеклассницу принимали за мою подружку), к этим двум выскочкам, которых еще и в ресторане угощают почитатели, эко дело... Особенно нас возненавидел бармен Слава, низкорослый толстячок в затемненных очках. Потерпев нас в гадюшных пенатах пару месяцев, он яростно выставил нас вон, предварительно избив мою дочку под радостные возгласы двух администраторш, стоявших на входе. Возможно, Слава был гей, а мы были для него как сорина в глазу. Для устрашения бармен помахал перед нами удостоверением сотрудника ФСБ. Мы не стали связываться с шестидесятилетним возможным геем, и ненадолго покинули Домжур, переместившись в ЦДРИ. В гадюшник мы наведываться стали в дежурство лояльного бармена Миши, ироничного невозмутимого мужчины. Точнее, не мы, а я, - дочка больше не сопровождала меня, так как после сотрясения мозга, которое она в тот раз получила и стойко перенесла на ногах (отказавшись идти к врачу), у нее начались сильные головные боли, впоследствии переросшие в тяжелую болезнь. В дальнейшем напряженная учеба в училище и работа интервьюером во ВЦИОМе, уличные социологические опросы на морозе, поквартирные опросы, и какие-то сложные подсчеты, которые ей приходилось делать, ведь она привыкла работать тщательно, полностью выкладываясь, все это окончательно подорвало ее здоровье и привело к осложнению болезни.. Все чуть не закончилось катастрофой. Но спасла сильная вера в Бога, святые мощи, и жизнь в монастыре. В монастырь она ушла навсегда… Но это было потом, потом, потом. Я не стану писать о том периоде мытарств и трагедий.