Интимный кайф эволюции - [11]

Тучный бельгиец, сразу опорожнивший два стакана, дотошно описал методику, по которой его группа исследовала реакцию прошлого на массовые вторжения. Прошлое Запада толерантнее к интервенциям и активнее вступает в контакт, в некоторых случаях зафиксировано явное стремление модернизировать ближний контекст в ответ на регулярное проникновение. В этой части исследование скорее подтвердило выводы Оскара Диаса о том, что прошлое обладает некоей потенцией к развертыванию вперед, вдогонку настоящему, но вряд ли имеет смысл однозначно интерпретировать это как вкус к власти, не исключено, что это всего лишь не известное ранее свойство времени, своего рода инерционный след линейного движения.

Бельгиец промокнул лоб красным платком, тяжело переступил с ноги на ногу.

Его слушали внимательно, многие делали записи, но само внимание, окольцовывая, уже претендовало на самостоятельность и неожиданную эксцентричность, как если бы содержимое камня вдруг выбросилось из окна, протестуя против диктата формы и предназначения.

Прошлое Востока, продолжил бельгиец, почти непроницаемо и держит дистанцию, более того, с увеличением антропологической нагрузки оно как бы становится еще более прошлым, размывает хронологию вглубь, в доисторическое измерение; складывается впечатление, что восточное прошлое блефует с иновременцами, отстаивая свою девственность.

По залу прошло несколько смешков, но бельгиец был серьезен - мимика утяжеляла его лицо до значительности пирамиды, надвигающейся на путника с каждым шагом.

Тем самым, сказал он с усилием, мы оказываемся перед угрозой того, что в общем прошлом наступит перекос - прошлое Запада будет накапливать изменения, а прошлое Востока сохранять свою замкнутость. Временная однородность прошлого, если таковая вообще когда-либо существовала, а не является очередной иллюзией, будет нарушена, и может наступить коллапс.

В зале вызрела новая тишина, смешанная с гулом прошлого.

Жугович нечаянно звякнул колокольчиком, и тревога его пальцев поплыла прозрачным звоном, отбрасывая слабые блики.

Члены "Present world" высказались за конструктивный компромисс между прошлым и настоящим и показали пятиминутную пантомиму, прокомментированную доктором К., - прошлое должно быть любовно втянуто в настоящее, и все человечество, начиная с пралюдей, с трудом выговаривающих первые слова, должно участвовать в непосредственном творческом усилии, созидающем настоящее, никто не забыт, ничто не забыто, когда в дело будет пущена каждая мысль, каждое ощущение, каждый поцелуй, история обретет подлинно человеческое измерение - каждый будет носить в себе всю историю от сотворения мира до настоящего момента, индивидуальные мировые истории будут существовать параллельно, образуя полифоническое звучание Истории, вдыхающей личностный аромат каждого и подробности его жизни.

Перерыв прошел бурно. Даже те, кто уединялся с чашкой кофе, легким поворотом головы обозначая дистанцию, лишь оттеняли возбуждение - споры и смех перекидывались от одной группки к другой с быстротой эпидемии, но Быстров готов был поклясться, что эпицентр нервного подъема лукаво устроился сбоку, как если бы водоворот, покусывая травинку, созерцал с берега, как в его воронку затягивает листья.

Оксфордский физик Уильямс, суховато-элегантный, с блестящими розовыми ногтями, иронично поздравил мировую общественность с тем, что она так основательно занялась проблемами времени, и подтвердил, что старое узкое понимание реальности должно уступить место расширенному.

Все, созданное человеком, от техники до завоеваний духа, уже давно начало обособляться, претендуя на независимость и самостоятельность дальнейшего развития, - казалось, что Уильямс с удовлетворением позволяет обособляться своей речи и жестам, своему английскому, осознающему себя средством международного общения и дерзко помышляющему об ином - стать языком-аутсайдером, чтобы вкусить свободу, хипповать, нарисовав цветок на глаголе, курить травку в компании мертвых языков, тоскующих об ушедших в небытие народах, но наслаждающихся досугом: ах, как сладостна беседа непроизносимых слов, пирующих в садах забвения!

Только теперь стало заметно, что Жугович ведет двойную игру председательствуя с кошачьей гибкостью, он, как незримый столп, возвышается над собой.

Интенсификация жизни нарастает, говорил Уильямс, абстрактное и искусственное пытается перехватить инициативу у органики, самое сокровенное переживание имеет привкус гамбургера и норовит улизнуть в дансинг, человек мечется, размывая старое естество, уже не вмещающее сложность мира, и отдает свою подлинность.

Да, существует опасность, Уильямс наклонился вперед и положил стиснутые кулаки на кафедру, опасность, что человек уступит свою творческую роль культуре и цивилизации. Но он же выиграет безмерно, если поможет окружающей среде одухотворяться, ибо идет поиск новых способов существования, адекватных ускорению разбегающейся вселенной.

Быстров по-охотничьи сузил глаза, - поведение Уильямса дистанцировалось от розовоперстого физика и теперь проделывало путь западноевропейской скульптуры от поликтетовского реализма к лаконичной обтекаемости Мура, использующей пустоту в интересах диалога.