Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [31]

От 17 по 20. — К ней же.

Я только что ушел от моей немочки, сударыня, и очень о ней беспокоюсь. Ей пускали кровь и она лежит в постели. Сестра ее, наша общая поверенная, провела меня к ней, а тем временем в соседней комнате капитан Эйлер, сын знаменитого геометра[66], разливался в речах и вздохах по поводу своих неудач в любви. Бедная больная была хороша, как ангел; я пробыл у ее кровати с четверть часа и закончил свой визит поцелуем. Что за прекрасная штука — поцелуй!

Кстати, по поводу любовных историй: есть здесь молодая девушка, графиня Матюшкина, очень хорошенькая и обладающая романтическими наклонностями. Она вообразила себе, что любит некоего Кошелева (Cochelof), отчаянного фата, и я намерен побороть в ней эту склонность. Вот уже два раза мы, за ужином, вели с ней разговоры о самых нежных чувствах. Я открыто критиковал ее избранника, и мы расстались с виду поссорившись, но она должна была признаться, что и сама думает то же. Как вы думаете, сударыня, не имел ли я права начать такую кампанию? Теперь всякие лиги и крестовые походы не в моде, но если бы они возобновились, то я начал бы поход против людей индифферентных и, главным образом, против фатов вроде Кошелева.

Четверг, 21. — К брату.

Сегодня я имел совещание с неким Пиктэ, долгое время состоявшим при кн. Орлове. Это — человек, не пользующийся хорошей репутацией, но очень образованный. Теперь он работает над мемуаром относительно вывоза украинских табаков во Францию — проект, провалившийся при Елизавете, благодаря стараниям ее фаворита Шувалова, из личных его видов.

Вместе с двумя поляками, которые оба скоро уезжают, я был сегодня в Академии Наук. А затем, после буржуазно-веселого обеда у французского консула, отправился было к кн. Трубецкой, которая меня накануне пригласила, но не застал дома — какие-то семейные дела заставили ее уехать.

Ты не знаешь, мой друг, что у меня вчера вышла ссора из-за этой молодой особы. Мы репетировали две пьесы у Чернышовых, затем ужинали, все шло очень весело. За ужином я сидел рядом с княжной и очень за ней ухаживал, что видимо нравилось. Мало-помалу Чернышова стала пристально смотреть на нас и шептаться с маркизом, сидевшим около нее и тоже глаз с меня не спускавшим. «Нас осуждают», — сказала мне княжна в полголоса; и действительно, к концу ужина гр. Иван стал видимо придираться к ней. Это нас обоих очень рассердило и я ушел из этого дома очень недовольный хозяином и хозяйкой. Первый — низкий, фальшивый и тщеславный человек, а последняя — дура, осуждающая любовные интриги и цинически отдающаяся своему лакею, как все говорят. Это меня окончательно оттолкнуло от дома, в котором я и прежде очень скучал. Вежливость русских состоит в том, что они надоедают поклонами, пошлыми комплиментами, обедами и проч., а настоящей тонкой деликатностью, составляющей всю прелесть общения, они не обладают.

Пятница, 22. — К брату.

Приятные дни редко повторяются, мой друг, в нашем обществе. Только что почувствуешь себя удовлетворенным, как уже приходится бояться за будущее. Пять или шесть недель я провожу здесь время очень весело; думал, что и сегодня весь день будет занят, как вдруг получаю ужасное известие: М-м де-Верак умерла в Копенгагене 27 февраля, в 11 часов утра. Можешь судить, милый друг, о моем удивлении и горе. Жаль бедного маркиза де-Верак, и я сильно боюсь за него. Какое тяжелое положение! Не знаю, что он будет делать; с нетерпением жду известий; при его впечатлительности нельзя не бояться.

Прощай! Забыл тебе сказать, что гр. Потемкин получил вчера датский орден Слона. Говорят, его хотят сделать князем священной Римской Империи. Забавно, что богомольная Императрица Австрийская награждает фаворитов далеко не богомольной Императрицы Всероссийской.

Суббота, 23. — К брату.

Сегодня перебывало множество народа, что мне ужасно надоело и привело меня в дурное расположение духа, так как я еще недостаточно дипломат, чтобы постоянно носить маску. Между прочим, заходил Козимо Мари; он мне сообщил, что Рибас произведен в майоры кадетского корпуса, что дает ему чин подполковника армии. Что ж — он стоит того. Ездил поздравлять и обедал у него. Видел там молодого человека, о котором как-то писал тебе и которого считают сыном Императрицы. О воспитании его сильно заботятся; мне показывали его учебные тетради; он изучает языки, геометрию, историю, музыку, естественную историю. Характер его, чересчур живой и впечатлительный, стал сдержаннее под влиянием Рибаса. Вероятно, мы увидим этого молодого человека во Франции, так как путешествие входит в план его воспитания. Он может выйти превосходным человеком; теперь ему 13 лет и он носит фамилию графа Бобринского.

После обеда сделал несколько скучных визитов, между прочим, к Чернышовой. Дочь ее будет очень умна. Этот ребенок вознаграждает меня за скуку, наводимую матерью.

День мой кончился у Бемер; я имею счастье, мой друг, быть любимым по-немецки, то есть искренно и без кривляний. Шарлотта очень чувствительна и покорить ее душу — завидная участь. Она мне говорила о портрете одного пруссака, которого она никогда не любила, но за которого должна была выйти замуж. Приезд его сюда, в свите принца Генриха, должен будет решить это дело, но Шарлотта не хочет, чтобы это изменило нашу взаимную привязанность.