Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [19]

Возвратясь, я пил чай у шведского посланника; мы с ним протолковали до вечера, то есть часов до трех. Я очень был польщен этим, потому что видел с его стороны дружеское участие, к которому я всегда был очень чувствителен. Барон Нолькен в высшей степени любезен и к достоинствам ума присоединяет достоинства сердца. Но он очень подозрителен, всякие пустяки его обижают. Его надо знать и прощать ему маленькие слабости, обусловленные слабым здоровьем. Вы знаете, мой друг, как мы с ним поссорились из-за шутки, из-за составленного мною, в стихах и прозе, описания поездки в Ярославль. Он на меня долго за это сердился, и признаюсь, что теперешние проявления дружбы и доверия с его стороны очень меня удивляют, хотя в то же время и льстят. Я стараюсь отыскать своекорыстный мотив такого ко мне отношения, потому что ведь все люди, более или менее своекорыстны, хотя бы и в деликатной форме. В данном случае, я полагаю, мотивом служит желание Нолькена иметь поверенного, с которым он мог бы делить горе и радость, а потому выбор, им сделанный, очень мне льстит, тем более, что и моим интересам соответствует; я, мой друг, буду говорить с ним о вас.

Он мне показал письмо, написанное им к шведскому королю Густаву III, когда тот еще был наследным принцем. Письмо поучительно, хорошо написано и делает честь им обоим. Король питает к нему большую дружбу. Если Нолькен когда-либо приедет во Францию, то я его познакомлю с вами.

Суббота, 6. — К моему брату.

Я еще не говорил тебе, мой друг, о Нормандеце, секретаре испанского посольства. Это весьма порядочный малый и очень не глупый; он, по-видимому, желает сойтись со мной, что мне очень приятно. Благодаря плохому здоровью, он несколько меланхоличен, но я постараюсь вылечить его своим уходом и развлечениями. Так приятно оказать услугу хорошему человеку!

Сегодня утром он был у меня, мы вместе сделали несколько визитов и потом обедали у Мишеля, который нас очень хорошо принял и угощал превосходным калабрским вином. Вечером мы отправились к Штелину, секретарю Академии, которому я должен был передать книгу доктора Жибелена. Об этом человеке я составил хорошее мнение; он большой оригинал, обладающий весьма смутными знаниями, но в общем большой говорун и хороший человек. Говоруны всегда бывают хорошими людьми.

Говорят о назначении камергера Нарышкина губернатором в Белоруссию. Императрица подписала это назначение сегодня, тотчас по прибытии в Петербург. Говорят также о смерти аббата Вуазенона и о том, что Вольтер умирает. Из Франции доходят также интересные новости; отмена Нантского эдикта доставляет мне большое удовольствие, так как доказывает, что духовенство лишилось влияния и что в министерстве господствует философский дух, весьма плодотворный для человечества. Маркиз со мной не согласен, и я с тяжелым чувством вижу, что он, единственный из французов и вообще иностранцев, не радуется этой новости.

Воскресенье, 7. — К нему же.

Сегодня мы были во дворце, милый друг, для целования руки ее величества. Петербургский дворец довольно обширен, но в его внешности более великолепия, чем вкуса. Перед ним — большая площадь. Что меня особенно удивило, так это то, что нам пришлось очень высоко подниматься по лестнице. Подробности опишу тебе в следующий раз.

Через Нормандеца, очень дружески ко мне относящегося, я сделал еще новое знакомство. Он представил меня г. Бемер[46], президенту коммерческого суда для немецких провинций. У этого добродушного немца очень симпатичная жена и три весьма любезные дочери; я, впрочем, видел только двух. Одна из них, говорят, будто бы англичанка, но в ней нет британской натянутости. Другая[47] гораздо красивее и похожа на м-ель де-Гурнэ. По словам Нормандеца, это очень приятный дом и мы часто будем туда заглядывать по вечерам. Оттуда я отправился к гр. Андрею (Разумовскому), который просил меня придти, так как принимал сегодня лекарство и сидит дома один. Я у него пробыл до 11¹/₂ часов. Граф Андрей, мой друг, человек действительно глубоко чувствующий; жизнь, которую он ведет, неблагоприятна для проявления этого качества, но он проявляет его в тесном кружке друзей. Мы разговаривали о любви, и он с интересом слушал рассказы о моих приключениях. Я, право, думаю, что он поможет мне переносить разлуку с тобою, хотя, конечно, заменить тебя в моем сердце не может.

Понедельник, 8. — К нему же.

Сегодня утром, мой друг, я видел человека не совсем обыкновенного; это барон Сакен, саксонский посланник при здешнем дворе. Я встречался с ним, в обществе, не обращая на него особенного внимания, но теперь, благодаря различным отзывам о его характере, мне захотелось познакомиться с ним поближе. С первого взгляда он кажется простым, холодным и вежливым человеком; довольно высокий рост, красивая и характерная фигура, а особенно произношение, тотчас же обличают в нем немца. В разговоре его нет ничего пикантного; уединение он предпочитает обществу, может быть, потому, что наводит на всех скуку. Признаюсь, что в качестве молодого человека я так об нем до сих пор и думал. Но заметив, что он и в Петербурге, как в Москве, старается жить подальше от города и поближе к полю, что в его квартире царствует искусство и что при всем этом в нем незаметно никакой претенциозности, я должен был переменить свое мнение. Кроме того, об нем говорят как о хорошем наблюдателе, умеющем оценивать характеры выдающихся лиц. Я хочу сойтись с этим человеком и посмотреть, соответствует ли его характер тому понятию, которое я теперь о нем себе составил.