Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [14]
Воскресенье, 19.
Утром был при дворе. По случаю праздника св. Мартина, Императрица слушала обедню в большой церкви, а не в часовне. Маленькая Нарышкина была дежурной; я с ней раскланялся, она ответила.
Вечером был бал при дворе; я сделал вид, что не танцую и поместился против стола Императрицы, за которою стояла Нарышкина. Отец ее говорил со мною и спрашивал, почему я не танцую; я ответил, что не хочется. Нарышкина прекрасно заметила, что я на нее смотрю, и сама на меня часто взглядывала; кн. Михаилу она потом говорила, что я, должно быть, над кем-нибудь насмехаюсь, потому что я действительно смеялся, разговаривая с Порталисом.
Граф Иван Чернышев тут же представил меня фельдмаршалу Разумовскому, Кириллу Григорьевичу[37], который пригласил меня ужинать. Я согласился и к великому моему удивлению, а также удовольствию, встретился с Нарышкиной. Она спросила, танцовал ли я, я ответил, что нет; затем мы сели рядом. Князь Ангальт упорно за нею ухаживает. Начались танцы; она много с ним танцовала, а меня попросила взять ее сестру, что я и сделал. За ужином, Ангальт сидел рядом с ней; я пошутил над этим и совсем не сел за стол, чтобы сохранить возможность подходить к ней. Ангальт это заметил и сказал Нарышкиной. Они стали шутить на мой счет, а я рекомендовал им не потешаться над отсутствующим.
Четверг, 23.
Был в клубе; встретил там чудака, адъютанта фельдмаршала Чернышева. Это человек страшно самолюбивый, злой с виду, сплетник по привычке и никого не любящий, потому что слишком уж любит себя самого. Он мне наговорил много дурного обо всех, даже о присутствующих, за исключением фельдмаршала, которого очень хвалил за доброту, но в таких выражениях, чтобы заставить считать его глупым и во всем подчиняющимся своему адъютанту. Имя этого господина — шевалье де-Мезбер.
Пятница, 24.
Обедал у гр. Лясси, а вечером сделал визит князю Волконскому, отцу невесты кн. Голицина, который был убит каким-то Лавровым и которого завтра хоронят. Это очень запутанная и странная история. Несколько времени тому назад, кн. Голицин побил палкой, в строю, одного офицера Шепелева. Тогда этот господин смолчал, но через несколько месяцев вышел из полка, в котором служил, и приехал в Москву к кн. Голицыну требовать от него удовлетворения, причем дал ему пощечину. Князь вытолкал его вон, на том дело и остановилось. Все удивлялись, почему князь в свою очередь не требует удовлетворения, но он говорит, что не может драться с субалтерн-офицером. По этому поводу состоялся суд, приговоривший Шепелева к удалению от двора, а Голицына — к выходу в отставку. Последний стал распространять слухи, что потребует отчета от Лаврова, который будто бы подстрекал Шепелева на драку. Лавров явился к нему за объяснением, а князь отвечал так невежливо, что получил вызов на дуэль, которая должна была быть на пистолетах. Перед дуэлью, во время заряжания, почему-то тянувшегося очень долго, Лавров стал оправдываться и отрицать обвинения кн. Голицина, а последний, взбешенный медленностью процедуры, не вытерпел и бросился на Лаврова с обнаженной шпагой, но, не успев нанести удара, сам был дважды ранен, после чего и умер через некоторое время.
Принц Ангальт, рассказавший мне эту историю, совершенно справедливо заметил, что страшное общественное неравенство, обусловленное образом правления в России, душит идею чести, и что кн. Голицин, человек отличившийся в армии, не понял своих обязанностей по отношению к Шепелеву, хотя и стоявшему ниже его по рождению, но все же офицеру. Это мне напомнило черту из жизни великого Кондэ, который, оскорбив офицера, не отказал ему в удовлетворении.
Воскресенье, 26.
При дворе состоялся великолепный маскарад. Была турецкая кадриль, в которой участвовали Императрица и Потемкин; последний танцовал изнеженно и вяло. Нарышкина тоже была, и тут я убедился, что действительно влюблен: мне было очень неприятно, что она не узнала меня под маской. А когда я снял маску и она со мной раскланялась, то моя досада сразу прошла и я, как настоящий влюбленный, почувствовал себя совершенно воскресшим. Но что мне еще более доставило удовольствие, так это то, что Комбс заметил, как маленькая Нарышкина долго ходила с какой-то подругой, как бы кого-то отыскивая, а когда встретила меня, то остановилась и сделала знак подруге, что та больше не нужна и может идти. Это что-нибудь да значит. Нарышкина в свою очередь тоже, должно быть, заметила, что Порталис мой поверенный, так как засмеялась, когда он меня толкнул, проходя мимо нее.
Декабрь
Пятница, 1 декабря, 2 ч. дня.
Мы с маркизом едем в Тулу; сейчас садимся в экипаж.
Суббота, 2.
В Тулу приехали в 11>1/>2 часов; остановились у богатого купца, любезнейшего в мире человека. Маркизу дали кровать, а я лег на диване. В 9 часов утра, отправились с визитом к губернатору или коменданту города; это — толстый человек, не говорящий по-французски, но веселый, добродушный и искренний на старый манер. Он нас проводил на завод, занимающий большое место на берегу реки Упы (Opa), которая, как говорят, приводит в движение машины. Изделия завода очень красивы и похожи с виду на английские, но сталь менее крепка и полировка ее, при внимательном рассмотрении, недостаточно совершенна. В складе особенно хороших вещей нет, но мы все-таки видели шпагу, предназначенную для Ивана Чернышева, и превосходную по тонкости отделки. По приказанию Потемкина, маркизу самому предоставили выбрать, что ему понравится; он выбрал карабин.
