Интимный дневник шевалье де Корберона, французского дипломата при дворе Екатерины II - [115]

Вторник и среда, 23 и 24. — К брату.

По приказанию Императрицы, спектакли запрещены, что и следовало сделать в виду общественного бедствия. Ее величество приказала также, чтобы всякий, потерпевший какие-нибудь убытки от наводнения, заявлял о том полиции. Намереваются, должно быть, выдавать вознаграждение за убытки, но я думаю, что этим вознаграждением воспользуются только богатые люди, а бедным ничего не достанется. Общие потери еще не определены, но людей погибло 1444, да еще половину, говорят, скрывают.

Де-Шимэ наконец уехал, и мы все очень рады. Причины этой радости я легко мог бы тебе сообщить если бы не избегал злословия. Скажу только, что жалею этого человека и смотрю на него как на больного. Об нем и так говорят много дурного, потому что он со всеми перессорился.

Я ближе чем когда-либо сошелся с принцем Ангальтом; это очаровательный человек, обладающий благородным и впечатлительным характером. Он просил у меня мое Путешествие в Ярославль, для того чтобы прочесть своей невесте, принцессе Сольмс, на которой скоро женится. Мы обещали писать друг другу, и он дал мне свой адрес.

Консул наш продолжает делать глупости. Маркиз его поддерживает, потому что он, видите ли, добрый человек. Но французы страдают от его доброты, a русские над ней смеются, и торговые дела падают.

Пятница, 26. — К брату.

Сегодня обедал у Кауница, по особому приглашению. Ничего интересного, впрочем, не было. Рассказывали об одном английском судне, которое, еще до наводнения, село на мель недалеко от берега; матросы стали было его разгружать, но видя что вода поднимается, вновь наскоро нагрузили и он, в целости и сохранности, вошел в порт.

Ужинал у Голициных. Говорили об отъезде де-Шимэ и о посылке им акушерки к княгине Грузинской, сестре Зиновьевой. Был также разговор о любви маркиза к жене Ивана Чернышова. Я думаю, что все эти сплетни распускает Нессельроде.

Чичерину становится лучше. Апоплексический удар сделался у него, говорят, после выговора, полученного от Императрицы за наводнение. Эти люди до такой степени дорожат властью, что один взгляд Императрицы может их убить или вознести до небес.

Вернувшись домой, узнал о приходе какого-то французского корабля. Желал бы, чтобы это был тот, на котором приехал Гарри; я с нетерпением жду своих книг.

Суббота, 27. — К брату.

Сегодня утром получил приглашение от генерала Мелиссино, желает передать мне очень многое. Я отправился к нему в половине второго, рассчитывая там пообедать, но вместо обеда мне дали только чашку шоколада. А передать он мне хотел только свою просьбу о написании для него трех рекомендательных писем: к Потемкину, к Панину и к Зоричу. Он хлопочет о месте в Митаве, оставшемся вакантным за смертью Симолина. Я обещал написать эти письма к завтрашнему дню, но не знаю добьемся ли мы желаемого, так как брат покойного, который теперь в Стокгольме, тоже метит на это место, тогда как кн. Белозерский хочет ехать в Швецию. Он ведь отозван из Дрездена и больше туда не вернется. Он очень беззаботен насчет денег, что служит признаком человека очень ординарного.

Воскресенье, 28. — К брату.

Не знаю откуда маркиз взял, что я никогда не бываю у Петра и Ивана Чернышовых. Просил заглядывать к ним от времени до времени, чтобы встречаться с министрами, которые у них бывают. Не желает ли он просто помешать мне бывать у Бемеров? Может быть, но я этого не думаю.

Был сегодня на куртаге; великий князь как-то особенно со мной раскланялся. Я не обратил бы никакого внимания на эту мелочь, если б не находился в критическом положении, в виду предстоящего отъезда маркиза. Надеюсь, что я здесь не на плохом счету, со мною все любезны. Посмотрим.

Много говорят о поведении капитана яхты герцогини Кингстон. Граф Иван, англоман до мозга костей, уверяет, что он сделал во время шторма непростительную ошибку, срубив бизань, благодаря чему корма поднялась кверху и руль сделался бесполезным. Он сделал еще и другую, бросив якорь на мелком месте, так что, когда вода сошла, корабль сел на мель и стащить его оттуда будет стоить большого труда. Помощник капитана, англичанин, тоже ни о чем не подумал. Но все это рассказывают Чернышовы, а им нельзя верить.

Ужинал, вместе с маркизом, у Щербатовых; много говорили о моей женитьбе на Шарлотте. Я отделывался шуточками, что в таких случаях самое подходящее.

Вторник, 30. — К брату.

По просьбе маркиза, я сегодня три часа проскучал у Чернышовых и уехал к Мелиссино вместе со Львом Разумовским уже перед самым обедом. Представь себе, мой друг, компанию из семи или восьми дам, холодных, натянутых, молчаливых, которые только и делают, что играют в карты: вот тот кружок, в котором маркиз советует мне бывать почаще. Не могу я быть сообщительным и веселым там, где и то и другое качества являются неуместными.

Вообще весь этот день прошел у меня утомительно скучно. Рассердила меня еще Барятинская, которую я встретил у Загряжской. Говоря о Нессельроде и о его продолжительном визите, она прибавила: «Он на мне женится». Такой тон мне положительно противен.

Октябрь

Среда, 1 октября. — К брату.

Слух об отъезде маркиза распространяется здесь кем бы ты думал? Нашей прислугой. Вот уже два года, как ей сшиты ливреи, и эти ливреи стало теперь уже стыдно носить, до того они истрепались. В запасе есть другие, но маркиз не дает их в виду своего отъезда. Эту тайну открыл наш портной. Впрочем, и сам маркиз открыто приготовляется к отъезду: запретил делать запасы, укладывает гардероб, рассказывает всем, что ждет писем, и проч. Будучи очень скрытным по натуре, не принимает теперь никаких предосторожностей против лакеев, которые хвастаются, что могут читать его письма, пока он с ними разговаривает. Данетуан хвастался в кухне даже тем, что он знает наши шифры. Придется мне с ним поговорить, когда будет решено мое дело и бразды правления попадут в мои руки.