Интимная жизнь моей тетушки - [16]

– Когда мы поженились ей было под шестьдесят.

– Пожалуй… нет, все-таки меньше. Ей сейчас около восьмидесяти пяти. Может, даже восемьдесят три.

– Понятно.

– Я подумала, а почему бы не пообщаться с ней.

– Вроде бы ты не смогла ее найти, когда умерла твоя мать? Или не захотела, уже не помню.

Чувство вины – это что-то ужасное. Френсис задавал мне логичные вопросы ровным, спокойным голосом. Но я эти самые логичные вопросы, заданные ровным, спокойным голосом, восприняла как допрос в гестапо или штази.

– В чем дело? – вскинулась я. – Это допрос с пристрастием? – Попыталась рассмеяться. Но смех буквально застрял в горле.

– Ну… я это одобряю, ничего больше. Родственников у тебя осталось не так чтобы много.

– Она не совсем родственница. Тетей стала, выйдя замуж за моего дядю.

– Все равно. Из родных у тебя осталась только Кора, и с ней мы видимся крайне редко. Наверное, пора съездить к ней…

К семье Френсис относился трепетно. Ставил родственников выше друзей и знакомых.

– Гм-м, – ответила я.

Какое-то время мы смотрели фильм, потом он задал очередной вопрос:

– Куда вы пойдете?

У меня остановилось сердце. Про тетушку я напрочь забыла.

– Когда?

– Завтра.

Я тупо пялилась на него.

– В половине седьмого? С Элайзой?

С плеч свалилась гора.

Да только куда я могла пойти в половине седьмого, в среду, в марте, с женщиной, возраст которой приближался к девяноста годам?

– О, на коктейль. У нее день рождения. Она любит… ну, ты знаешь… этот самый, с «Куантро»,[22] лимонным соком и…

– «Белая леди»?

– Да. Обожает эти коктейли. Пьет как лимонад. Пригласить девяностолетнюю тетушку на коктейль?

Но он, похоже, поверил.

– Куда?

– О… есть одно местечко, неподалеку от ее дома.

– И где она теперь живет?

Я не имела ни малейшего понятия. Френсис сказал чистую правду: я не смогла найти ее, чтобы сообщить о похоронах матери, а с тех пор, учитывая, что половина моих родственников не разговаривает с другой половиной, тем более не узнала ничего нового. Я посылала рождественские открытки двум-трем двоюродным братьям и сестрам, изредка навещала тетю Кору, которая жила в Норфолке. Остальные дяди и тети по материнской линии уже умерли. Элайза вышла замуж за дядю Артура, младшего из братьев, но после его смерти выпала из моего поля зрения. Ни один из Смартов не находил для нее доброго слова, и я не знала, где она теперь обретается. Если вообще жива. Но она ничем особым не болела, вот я и полагала, что она еще не отошла в мир иной. Традиционно считалось, что тетушке Лайзе нравятся мужчины. Прискорбный недостаток, по мнению бабушки Смарт. Тетушку Лайзу называли легкомысленной. Но на той улице, где я выросла, легкомысленным считалось и дать стакан чая молочнику, и переспать с соседом. Так что у легкомысленности имелась некая шкала, и ее последней степенью, должно быть, являлась работа в борделе. С моей кузиной Элисон теплых отношений у меня никогда не было. Она родилась на два года позже меня, единственный ребенок Элайзы и Артура, и очень гордилась тем, что у нее отец был. А вот у меня – нет. Так что я не знала, где искать и ее. Но слово не воробей, я уже солгала и теперь приходилось выкручиваться. Итак… где же она могла жить?

Первый закон вранья состоит в следующем: по минимуму отклоняться от правды. Так я и поступила. И лишь открыв рот, поняла, что в очередной раз сморозила глупость:

– В Паддингтоне.

– В Паддингтоне?

Мне пришлось оторвать взгляд от Магуича. Френсис знал, что раньше они жили в Финчли, добропорядочном консервативном районе, тогда как Паддингтон в силу более мобильного, смешанного населения считался одним из рассадников наркотиков.

– Но она собирается переезжать.

– Куда?

– Не знаю. – Тут я улыбнулась, ибо меня осенило. – Завтра выясню.

Он рассмеялся.

– Только не переусердствуй с «Куантро»… Ты же не хочешь ее смерти. Мне поехать с тобой?

– Нет… – ответила я очень уж быстро. – Не волнуйся.

– Я могу заехать потом. Поздороваться, подвезти до дома, а позже мы сможем пойти куда-нибудь и пообедать.

– С мужчинами она очень застенчива, – ответила я. – Боится их. Уж не знаю почему.

Я молилась, чтобы он не вспомнил, что на свадьбе она танцевала с ним, прижимаясь всем телом, заглядывая в глаза, да еще сказала, что, будь она на двадцать лет моложе… то есть не выказывала никакого страха. Она также сказала, что ее отец пошел бы в адвокаты, если б не стал удачливым бизнесменом.

Ей всегда хотелось величия, моей тетушке Лайзе. И в семье ее только терпели, насколько можно терпеть человека со стороны, но никогда не прощали за задранный нос. Мне вспомнились обрывки подслушанных разговоров.

– Она всегда много о себе мнила, – говорила моя мать. – Бизнесмен, это же надо! Ее отцу принадлежала пара мясных лавок.

– Раньше вы были не разлей вода, Нелл. – В резком голосе бабушки слышалось осуждение.

По лицу матери чувствовалось, что ей не по себе.

– Да, но до того, как она начала задирать нос. Теперь я ей и слова не скажу.

Бабушка же продолжала гнуть свое:

– Снобизма у нее выше крыши. И она любит мужчин. Неудивительно, что Артуру пришлось…

Обе женщины кивнули, на их лицах отразилось осуждение.

– Что пришлось сделать дяде Артуру? – спросила я. Но больше мне ничего не рассказали.