Интимная жизнь Ленина: Новый портрет на основе воспоминаний, документов, а также легенд - [83]
Иннокентий и Ильич немало толковали между собой по поводу необходимости сочетать партийное руководство (для чего необходимо было сохранить во что бы то ни стало нелегальный аппарат) с широкой работой в массах. На очереди стояла подготовка партийной конференции, на почве выборов на нее надо было вести широкую агитацию против ликвидаторства и справа и слева.
Инок и поехал в Россию, чтобы провести все это в жизнь. Он поселился в Питере[27], наладил там работу цекистской пятерки, куда входил и он, Мешковский (Гольденберг), меньшевик М. И. Бройдо, представитель Бунда, представитель латышей. Наладил Инок бюро, куда входил, между прочим, Голубков, бывший потом делегатом от Бюро ЦК на партийной конференции. Сам Инок на конференцию, состоявшуюся в декабре 1908 года, не попал, недели за две до конференции он собрался ехать за границу, но был арестован на Варшавском вокзале и сослан в Вологодскую губернию.
О поездке Иннокентия в Россию полиция оказалась очень хорошо осведомлена. Несомненно, о поездке Иннокентия сообщил департаменту полиции Житомирский. Кроме того, к работе Бюро ЦК, которое сорганизовал Иннокентий, была привлечена жена депутата II Думы Серова — Люся. Эта Люся, как вскоре оказалось, была провокаторшей[28].
Ильич закончил свою философскую книжку в сентябре, уже после отъезда Иннокентия в Россию. Вышла она много позже, лишь в мае 1909 года.
Мы было обосновались окончательно в Женеве.
Приехала моя мать, и мы устроились по-домашнему — наняли небольшую квартиру, завели хозяйство. Ввешне жизнь как бы стала входить в колею. Приехала из России Мария Ильинична, стали приезжать и другие товарищи. Помню, приезжал т. Скрыпник, изучавший в то время вопросы кооперации. Я ходила вместе с ним в качестве переводчицы к швейцарскому депутату Сиггу (ужасному оппортунисту). Говорил с ним т. Скрыпник о кооперации, но разговор дал очень мало, ибо у Сигга и у Скрипника был разный подход к вопросу о кооперации. Скрыпник подходил с точки зрения революционера, Сигг же ничего не видел в кооперации, кроме хорошо налаженной «Купцовой лавочки».
Приехали из России Зиновьев и Лилина. У них родился сынишка, занялись они семейным устройством. Приехал Каменев с семьей. После Питера все тосковали в этой маленькой тихой мещанской заводи — Женеве. Хотелось перебраться в крупный центр куда-нибудь. Меньшевики, эсеры перебрались уже в Париж. Ильич колебался: в Женеве-де жить дешевле, лучше заниматься. Наконец, приехали из Парижа Лядов и Житомирский и стали уговаривать ехать в Париж. Приводились разные доводы: 1) можно будет принять участие во французском движении, 2) Париж большой город — там будет меньше слежки. Последний аргумент убедил Ильича».
Ленин изменился и внешне.
Р. Землячка писала:
«Мы, близкие ему, с болью следили за тем, как он изменился физически, как согнулся этот колосс».
Ленина все чаще можно встретить в ресторане или кафе. Вместо своего любимого напитка — пива он начинает увлекаться вином. Иногда пропивал все карманные деньги, которые, кстати, доставались ему из партийной кассы.
Из-за этого начались бесконечные ссоры с Крупской.
Впрочем, уже на следующее утро после очередного похода в ресторан его можно было увидеть за письменным столом. То ли благодаря его силе воли, то ли еще чему-нибудь, но, похоже, писать Ленин мог в любом состоянии.
А тут еще одна беда: участились его нервные срывы. Поводом для них могло послужить что угодно: холодная пища, не понравившаяся ему чья-то фраза и т. д.
Жену он мог назвать «мымрой», «потаскушкой». Но уже через час не было на свете нежнее и добрее человека.
Наконец Крупская решает сменить место проживания и перебраться в Париж. Возможно, считает она, новая обстановка, новые знакомства благотворно повлияют на его здоровье, отвлекут от ресторанов.
Вот что по этому поводу вспомнил А. Парвус:
«Перед отъездом в Париж Владимир Ильич пригласил меня в ресторан. Мы заказали какое-то вино. Лицо у Ленина было мрачнее тучи. Он начал говорить об неудавшейся российской революции и вдруг взорвался:
— Рабочий класс у нас еще гнилой, говно. Дальше своего носа ничего не видит.
— Всему свое время, — пожал я плечами, не имея особого желания сейчас о чем-либо спорить.
— А впрочем, — продолжал Ленин, кажется, не услышав моих слов, — оно и не нужно, чтобы он пытался смотреть далеко. На данном этапе. Иначе получится то, что получилось с нашей партией.
Очевидно, Владимир Ильич болезненно переживал бесконечные споры, разборки среди большевиков, причиной которых он нередко сам являлся.
Несколько бокалов вина возбудили Ленина, и он стал говорить непозволительно громко, размахивая руками.
Вдруг откуда-то появился полицейский и потребовал наши документы. Ленин весь как-то съежился, побелел и полез в карман. Я проделал то же.
