Интимная жизнь Ленина: Новый портрет на основе воспоминаний, документов, а также легенд - [46]

Кстати, по настоятельному требованию Ленина, искровцы в Лондоне должны были жить коммуной — все вместе.

Для себя же он сделал исключение, объясняя это тем, что совершенно не способен жить в коммуне и не любит быть постоянно на людях. Заодно убедительно просил не надоедать ему и ограждать его от частых посещений.

Об этом, в частности, вспоминал Николай Алексеев, активный участник революционного движения того времени.

Дальше он продолжал:

«Владимир Ильич и Надежда вели в Лондоне жизнь довольно уединенную. Владимир Ильич еще до приезда в Лондон подробно изучил план его и удивлял меня, который мог считать себя до известной степени старожилом, уменьем выбирать кратчайший путь, когда нам приходилось куда-нибудь ходить вместе (пользоваться конкой или городской железной дорогой мы по возможности избегали по финансовым соображениям).

Хорошо зная еще до приезда в Лондон английский язык (что, кстати, если помните, отвергала Крупская — Б. О.-К.), Владимир Ильич решил в нем усовершенствоваться и с этой целью напечатал объявление (кажется, в еженедельнике «Атенеум»), что «русский доктор прав и его жена желают брать уроки английского языка в обмен на уроки русского». После этого объявления у Владимира Ильича и Надежды Константиновны появилось три учителя-ученика из англичан. Одним был некий мистер Реймент, почтенный старик, внешним обликом напоминавший Дарвина, служащий известной издательской фирмы «Джордж Белл и сыновья»; другим — конторский служащий Вильямс; третьим — рабочий Йонг. Кажется, этими лицами и ограничивался круг английских знакомств Владимира Ильича.

Время от времени он бывал у немецкого социал-демократа М. Бера, корреспондента с.-д. газет, впоследствии автора «Истории социализма в Англии» и других книг.

Джордж Реймент вспоминал впоследствии:

«На вид это был простоватый, нескладный, но добродушный человек. Он провел меня в свою комнату, усадил на старый, шатающийся стул и сказал на языке, который с большой натяжкой можно было назвать английским:

— Надеюсь, мы с вами подружимся.

Но подружиться, пожалуй мы с Лениным так и не смогли.

Ленин очень быстро запоминал новые, незнакомые ему слова, немного хуже усваивал грамматику, а вот с произношением у него было совсем плохо. Но стоило только сделать ему какое-нибудь замечание, как он начинал нервничать и бурчать:

— Черт знает, что за язык! Из всякого говна пона-придумывали правил, прости, Наденька.

Крупская — ужасно некрасивая, сутулая, выглядевшая на много старше своих лет женщина, впрочем, не без опасной хитринки в глазах, — сначала тоже пыталась усовершенствовать свою разговорную английскую речь, но убедившись, что эта работа для нее слишком изнурительная, вскоре бросила.

Да и с Лениным мы прозанимались недолго. После нескольких минут занятий всякий раз начинало казаться, что это не ты даешь уроки английского языка, а тебе дают. Если я ему указывал на его ошибки, то он тут же начинал мне доказывать, что это, оказывается, несовершенен английский язык. В конце концов, вскоре эти споры нам обоим надоели.

Больше всего эта семья меня поразила какой-то жуткой неприспособленностью к бытовым проблемам. В их квартире было постоянно неубрано, словно хозяева собираются вот-вот куда-то переехать. Я ни разу не видел, чтобы Крупская занималась по хозяйству. В моем присутствии она или читала, или, что бывало значительно чаще, молча часами следила за нашими занятиями. Не знаю, говорил ли этот факт об их бедности, но чая в этом доме я так ни разу и не удостоился. Хоть, повторяю, с Лениным прозанимались не долго».

* * *

Уже известный читателю Николай Алексеев оставил о пребывании Ленина и Крупской в Лондоне и такие воспоминания:

«Надежда Константиновна постоянно сидела за расшифровкой и зашифровкой корреспонденции из России и в Россию. Помнится, мне пришлось списать не один десяток писем с немецкого письмовника, чтобы Надежда Константиновна могла потом написать между строк шифром симпатическими чернилами?

Владимир Ильич работал в читальном зале Британского музея или у себя дома. Иногда они ездили за город или посещали лондонские музеи. Великолепный естественнонаучный музей в Южном Кенсингтоне не произвел на него особенного впечатления, зато лондонский Зоологический сад весьма ему понравился: живые животные занимали его больше, нежели чучела.

Иногда удавалось вытащить Владимира Ильича и Надежду Константиновну на какое-нибудь английское собрание. Из этих собраний помню ирландский митинг, на котором выступал тогдашний вождь ирландцев Джон Редмонд, и маленькое собрание в одном из социалистических полурабочих клубов.

Дорожа своим временем, Владимир Ильич не особенно долюбливал тех из приезжавших россиян, которые с этим не считались. Помню его негодование на ежедневные визиты покойного Лейтейзена (Линдова), приезжавшего из Парижа и зачастившего к нему. «Что у нас, праздники, что ли?» — говорил Владимир Ильич, жалуясь на это в коммуне.

Но при всем своем стремлении экономить время, Владимир Ильич охотно принял предложение вести занятие с кружком русских рабочих-эмигрантов, организованным при моем ближайшем участии еще до приезда искровцев в Лондон. Он много раз ездил со мною в Уайтчепель объяснять кружку программу РСДРП, выработанную редакцией «Искры». Он читал эту программу кружку фразу за фразой, останавливаясь на каждом слове и разъясняя все недоумения слушателей.