Интимная жизнь Ленина: Новый портрет на основе воспоминаний, документов, а также легенд - [102]

Возможно, по этой причине Крупская некоторое время и не препятствовала этому роману. Ведь Ленин для нее был всем. И для него она была согласна на все.

А как же женская ревность?

Крупская поступила вполне по-женски.

Как известно, в это время в Париже объявился Виктор Курнатовский (помните маленький роман с ним Крупской в Шушенском?). За десять лет, которые они не виделись, он успел побывать во многих ссылках, на каторге.

Прежняя любовь Крупской к нему вновь вспыхивает в ее груди, и «железная Надежда» старается как можно чаще навещать своего старого знакомого.

Впрочем, этому роману не суждено было продолжаться долго. Вскоре Крупская и Ленин переезжают в Краков, а осенью 1912 года Курнатовский умер.

Хотя вполне возможно, что и этого времени для Крупской было предостаточно, чтобы утолить свое женское самолюбие.

Правда, если поверить гипотезе, что у Инессы Арманд был еще и шестой ребенок, от Ленина, который вскоре умер и похоронен где-то в Швейцарии, то самолюбие спутницы главаря большевиков должно было быть задето до самой ее смерти.

Биограф Инессы Арманд Павел Полящук так описывал ее: «Длинные косы уложены в пышную прическу, открыты маленькие уши, чистый лоб, резко очерченный рот и зеленоватые, удивительные глаза: лучистые, внимательно-печальные, пристально глядящие вдаль».

Все современники Инессы дружно говорили о ней, как о первой красавице среди большевичек. Ничего удивительного в том, что в нее мог влюбиться Ленин. Как вполне вероятно и то, что у нее от Ленина мог родиться ребенок — женщиной она была ветреной, влюбчивой, а тут как-никак «первый большевик».

В КРАКОВЕ

В Краков Крупская ехала уже больной. Базедка — такой диагноз установили ей врачи. Возникновению этого заболевания способствуют психические травмы, нервное перенапряжение, инфекционные заболевания, наследственное предрасположение или просто возрастные перестройки организма. Больные, как правило, становятся раздражительными, жалуются на учащенное сердцебиение, одышку при физической нагрузке, потливость, у них наблюдается мелкое дрожание пальцев вытянутых рук и пучеглазие.

Что послужило причиной этого заболевания у Крупской, сказать трудно. Можно лишь с уверенностью сказать, что излечиться от него очень трудно, во всяком случае, оно преследует больного сравнительно долгое время.

Если же учесть, что тогда на дворе было лишь начало двадцатого столетия и уровень развития медицины был очень низок, то можно представить себе, сколько лет мучилась Крупская этой самой базедкой.

Тем временем сама Крупская так описывала свое с Лениным пребывание в Кракове:

«Краковская эмиграция не походила на парижскую или швейцарскую. По существу дела, это была полуэмиграция. В Кракове мы почти целиком жили интересами русской работы. Связи с Россией установились очень быстро самые тесные. Газеты из Питера приходили на третий день. В России стала в это время выходить «Правда». «А в России революционный подъем, не иной какой-либо, а именно революционный, — писал Владимир Ильич Горькому. — И нам удалось-таки поставить ежедневную «Правду» — между прочим, благодаря именно той (январской) конференции, которую лают дураки». С «Правдой» налажены были самые тесные отношения. Чуть не ежедневно писал Ильич в «Правду» статьи, посылал туда письма, следил за работой «Правды», вербовал для нее сотрудников. Настаивал он всячески, чтобы принимал в ней участие Горький. Писал также регулярно в «Правду» и Зиновьев, и Лилина, которая подбирала для нее интересный заграничный материал. Ни из Парижа, ни из Швейцарии было бы немыслимо наладить такое планомерное сотрудничество. Переписка с Россией была также быстро налажена. Краковские товарищи научили нас, как наиболее конспиративно наладить это дело. Важно, чтобы на письмах не было заграничного штемпеля, тогда на них русская полиция обращала меньше внимания. Крестьянки, приезжавшие на базар из России, за небольшую плату брали наши письма и бросали их в ящик уже в России.

В Кракове жило около 4 тысяч польских эмигрантов.

Когда мы приехали в Краков, нас встретил товарищ Багоцкий — польский эмигрант, политкаторжанин, который сразу же взял шефство над нами и помогал нам во всех житейских и конспиративных делах. Он научил нас, как пользоваться полупасками (так назывались проходные свидетельства, по которым ездили жители приграничной полосы и с русской, и с галицийской стороны). Полупаски стоили гроши, а самое главное — они до чрезвычайности облегчали переезд через границу нашей нелегальной публике. Мы переправляли по полупаскам многих товарищей. Переправили таким путем Варвару Николаевну Яковлеву. Она перед тем бежала за границу из ссылки, где захворала туберкулезом, чтобы подлечиться и повидаться с братом, который жил в Германии. Обратно она ехала через Краков, надо было условиться о переписке, о работе. Проехала она благополучно. Только недавно я узнала, что при переезде через границу жандармы обратили внимание на то, что у нее большой чемодан, и хотели выяснить, туда ли она едет, куда, взят был билет. Но кондуктор предупредил ее об этом и за определенную плату предложил купить ей билет до Варшавы, с которым она благополучно и проследовала дальше. По полупаску переправляли мы раз и Сталина. Надо было, когда на границе вызывают владельца полупасков, вовремя откликнуться по-польски и сказать «естем» («тут»). Помню, как я старалась обучить сей премудрости товарищей. Очень быстро налажен был и нелегальный переход через границу. С русской стороны были налажены явки через т. Крыленко, который жил в это время недалеко от границы — в Люблине. Таким путем можно было переправлять и нелегальную литературу. Надо сказать, что в Кракове полиция не чинила никакой слежки, не просматривала писем и вообще не находилась ни в какой связи с русской полицией. Однажды мы убедились в этом. К нам приехал как-то московский рабочий т. Шумкин за литературой, которую он хотел провезти в панцире (особо сшитом и набитом литературой жилете). Был он большой конспиратор. Ходил по улице, нахлобучив фуражку на глаза. Мы пошли на митинг, повели и его с собой. Но он не пошел с нами, находя, что это неконспиративно, а пошел следом на известном расстоянии. Своим конспиративным видом он обратил на себя внимание краковской полиции. Пришел на другой день к нам полицейский чиновник и спросил, знаем ли мы приехавшего к нам человека и ручаемся ли за него. Мы сказали, что ручаемся. Шумкин настаивал на том, что он все же возьмет литературу; мы его пробовали отговаривать, но он настоял на своем и проехал благополучно.