Интервью с инвестором - [29]

К исчислению этого индекса следовало бы вернуться. Он был бы по охвату более узким, чем индекс потребительских цен, и отражал бы то, что происходит с ценами той группы товаров, которые входят в так называемую потребительскую корзину. Ясно, что индекс стоимости жизни будет отличаться от индекса потребительских цен. Как ни странно, этот индекс в России на протяжении всех 15 лет реформ выше, чем индекс потребительских цен. Почему? Потому что ИСЖ включает только те товары, которые непременно являются товарами самого массового потребления. И это понятно, ибо в силу действия закона спроса и предложения (равно как и в силу действия еще более жесткого закона Хикса) – цена тем выше, чем выше спрос. Известно, что наибольшим спросом пользуются самые простые товары – товары массового потребления, причем далеко не высшего качества и довольно примитивные. И цены на эти товары (раз спрос растет) непрерывно растут. Закон Хикса дает ответ на вопрос, почему с ростом цен спрос далее повышается. Ответ простой: потому что потребитель опасается еще более высокого роста цен на те товары, к которым он в массовом порядке проявляет интерес. Это своеобразная конкуренция потребления, и она порождает так называемый эмерджентный эффект, то есть определяет масштаб потребления. А с учетом масштаба цена, к сожалению, растет, а не понижается. А в кругу этого масштаба потребления или массового потребления как раз находятся те товары, которые наполняют корзину. Вот и все объяснение.

Другая часть закона Хикса объясняет, почему с понижением цен спрос понижается. Потому что потребитель и элита в данном случае – самая хитрая и самая «жадная» часть населения во всем мире – ждет распродаж. Она не суть, а имитация богатства, она не есть, а слывет элитарностью. Закон Хикса здесь гласит, что с уменьшением цен спрос понижается потому, что этот сорт потребителей ждет еще большего понижения в будущем. Хорош наш мир: тот, кто много имеет, платит все меньше, а тот, кто мало имеет, – все больше. Ведь на самом деле, чем большим спросом пользуется товар и, соответственно, чем скорее он попадает в категорию массового потребления, тем скорее он получает печать ускоренного роста цен. Прошу не путать товар с печатью ускоренного роста цен с товаром с высокой или с низкой ценой. В законах спроса и потребления, в законах риска, в законах эмерджентности (порождаемое™) и решает дело приращение (дифференциальная), а не уровень (интегральная величина).

Чудовищность ситуации состоит в том, что социальное государство (наше государство является социальным, во всяком случае, оно хочет быть социальным) стремится к тому, чтобы брать под защиту бедных и беднейших, создавать защитные механизмы для этого, но оставляет механизм щадящей инфляции в разряде пожеланий и деклараций. На практике государство, считаясь с механизмом роста цен в рыночных условиях и механизмом массовой случайной заданности именно такого роста цен, допускает постоянный опережающий рост цен на товары массового потребления и заниженный рост цен на товары, потребляемые зажиточными и богатыми слоями населения. Следовательно, государство вопреки своим же декларируемым целям действует прямо противоположно. Данные за последние 9 из 15 лет убедительно и однозначно демонстрируют то, что я изложил. Цены на товары для бедных и инфляция на товары для бедных – самые высокие. Инфляция для зажиточных – умеренная, а для богатых – наименьшая. Вряд ли это можно рассматривать как умысел, это скорее (по хромому классику) недоразумение: хотели как лучше, а получилось как всегда.

А что в этом смысле делает наша статистика? Уходит от решения подобных задач, скрывает правду? Ни то, ни другое. Она делает то, что может. В рамках своих возможностей и целей она отвечает на вызовы времени открыто и добросовестно. И при этом справедливо отвергает приписываемые и навязываемые ей извне невыполнимые функции. И вот в этом смысле наша государственная статистика и ее показатели отражают истинное положение вещей, которые входят в круг ее компетенции и прямых обязанностей, и по праву не отражает то, что не входит.

Недоразумения, недопонимание или неопределенность имеют место там и тогда, где и когда одни цели и показатели подменяются другими. Ясно, что эти процессы, как правило, не имеют отношения к профессиональной статистике, однако вменяются они ей как нечто само собою разумеющееся. И так поступают не только в России. Предвзятое отношение к статистике как злому орудию сокрытия правды берет верх над самой правдой практически везде. Я не хотел бы выступать апологетом статистики, так как хочу оставаться в рамках объективного созидателя статистических цифр и объективного потребителя этих цифр.

В этом плане статистика – как инструмент счета и предмет наблюдения – достаточно корректна в России и улучшается, ей незачем ухудшаться. Она может быть плохой лишь потому, что она не может быть лучше, а не потому, что она реализует какие-то целевые установки, в том числе заказные. Нет нужды в условиях такой гласности, таких препирательств и такого компромата, какие господствуют ныне у нас, наше статистике быть хуже. Проблемы нашей статистики не в том, что она не хочет, проблемы в том, что она не может быть лучше, все еще не может выступать полноправным и мощным орудием преобразования нашего общества во всем его многообразии. Между тем все от нее именно этого ждут и такой она на самом деле должна быть.