Интервью - [11]

— Гораздо позднее. Понадобилось 15 лет, чтобы понять, что дело зашло слишком далеко, болезнь запущена, спасенья нет, не писать я уже не могу.

— Какую роль сыграло музыковедческое образование в вашем творческом становлении?

— «Нет ничего нужнее музыки на свете». Эти слова Блока я могла бы сделать своим девизом. Музыка — моя родина, мой второй язык, мое утешение. Всем, что я умею, я обязана музыке. Мое мировоззрение — мирослышание, и сложилось оно на уроках сольфеджио, композиции, анализа музыкальных форм. Для меня молитва невозможна без пения, счастье взаимной любви — без совместного музицирования, погружение в себя — без игры на фортепиано.

— Как относитесь к прозе (каковы, по-вашему, ее преимущества и минусы в сравнении с поэзией)? Сами пробовали писать прозаические тексты?

— Проза — сложение в строчку, поэзия — умножение в столбик. О преимуществах и недостатках не может быть и речи — это разные действия. Конечно, мне приходилось писать прозой: письма, дневники, музыковедческие эссе, ответы на вопросы, к примеру, для вашего журнала … Мне это не очень нравится. Приходится делать лишние движения, а я привыкла идти кратчайшим путем. Даже картошку чистить. Стихи — кратчайший путь к смыслу, самый прямой и быстрый. Как сказал Бродский: «Проза — пехота, поэзия — ВВС».

— Американский поэт Томас Элиот заявил: «Поэзия — превращение крови в чернила». Вы же как-то написали: «Поэзия — это единственно возможные слова в единственно возможном порядке». А что еще для вас поэзия?

— Я могла бы составить целую книгу из своих определений поэзии. К примеру: «Поэзия — СПИД: поэт болен, читатель инфицирован». Или: «Поэзия сокращает жизнь в длину, но продлевает ее в ширину, расширяя ее в высоту». Я пишу бесконечный цикл афоризмов, который называется «Сурдоперевод». Там множество определений поэзии. И сама эта многочисленность говорит о том, что беспредельное определению не поддается.

— Еще Бродский говорил: «Поэт — средство существования языка». Вы согласны с этим утверждением?

— Если мне не изменяет память, Бродский называл поэта не средством, а орудием языка. Так или иначе, он прав. Я — надо же соответствовать имиджу эротической поэтессы (!) — формулирую отношения поэта и языка так: «Вдохновение — половой акт с языком. Я всегда чувствую, когда язык меня хочет. И никогда ему не отказываю. И мне с ним всегда хорошо. А ему со мной? Иногда мне кажется, что — да, иногда — что так себе. Со всей определенностью: ему никогда не бывает так хорошо, как мне». («Сурдоперевод»)

— «Небесное животное», «Второй язык», «Интимный дневник отличницы» — названия ваших поэтических сборников, как они к вам приходят? Как вы строите свою очередную книгу?

— О том, как нашли меня названия моих десяти книг, я могла бы рассказать десять разных историй, с моей точки зрения довольно увлекательных, почти мистических. Поиск единственно возможного названия для книги похож на поиск единственно возможного слова внутри стихотворения, но в превосходной степени: ищешь не просто единственное — единственнейшее слово. Книга, как новорожденный, ЗНАЕТ свое имя, нужно просто его угадать. Мне кажется, я угадала, как зовут моих дочек и мои книжки. Что касается композиции книг, то половина из них составлены как истории со слегка замаскированным сюжетом, а в другой половине стихи расположены в хронологическом порядке, то есть их составитель — жизнь. Пожалуй, второй путь мне нравится больше.

— Расскажите о том, как вы пишете? Работаете каждый день или от случая к случаю?

— Если мне ничего не мешает — переезды, казенные хлопоты, чужие дела — я пишу каждый день, утром, в постели или в ванне с очень горячей водой.

— Стихи для вас — это иная форма существования или это ваше бытие?

— Стихи — это ВЫСШАЯ форма моего существования.

— Как относятся ваши близкие к тому, что вы пишете?

— Ближайший из близких, муж, — первый читатель каждой моей новой строчки. Никто не понимает меня так, как он. И для меня огромное счастье (а для него огромное мученье), потому что он не только читает мои стихи, но и переводит их на английский. Переводит стихи, посвященные ему, прожитые вместе…

— Что вас вдохновляет?

— Вдохновение — состояние, почти не зависящее от внешних толчков. Но когда оно, неведомо как и откуда, приходит, все идет ему в пищу, любой подвернувшийся под руку предмет, и чем он обычней, тем более неожиданных признаний может добиться от него вдохновение.

— О вас говорят: «Вера Павлова — поэт». Вам не нравится, когда вас называют поэтессой?

— Я ничего не имею против слова «поэтесса». Оно составлено в полном соответствии с нормами русской морфологии.

— Несмотря на то, что вы пишете о любви, о женском видении мира, ваши стихи нельзя назвать просто женскими. Для вас имеет значение, когда говорят, что Вера Павлова пишет по-мужски или, наоборот, по-женски?

— Я все-таки думаю, что мои стихи можно назвать просто женскими. И что в этом — их отличие от многих других женских стихов.

— А из современных поэтов кто вам близок?

— Я избегаю отвечать на этот вопрос. Не хочу быть наводчицей. Сводней. Каждый человек сам находит своего поэта. Как? Например, так: подруга подруги в книжном магазине рылась на полках, вдруг с верхней упала книга и стукнула ее по голове. Она потерла ушибленное место и открыла упавший томик. И сразу поняла: вот он, мой поэт.