Интервью: Беседы с К. Родли - [25]

Если вы книгу напишете, ее прочтет ваш редактор или еще кто, но тут все гораздо адекватнее, без особой за-организованности. Больше возможностей, необязательно все досконально объяснять. Когда они видят в тексте ка-кой-то неординарный момент, говорят: «Нормально, пойдет», или: «Все в порядке, прекрасная неоднозначность», или что-нибудь в таком духе.

Но в этот момент вы уже делаете шаг к индустрии.

Да, но только не у себя в голове. Сознательно я никаких шагов к индустрии не делал — я приехал в Лос-Анджелес только потому, что у Американского киноинститута там был этот центр. И еще это вышло потому, что Тони Веллани побывал в Филадельфии и посмотрел «Бабушку». Он сказал две вещи: «Я возвращаюсь, чтобы поговорить с Джорджем Стивенсом, и собираюсь добыть денег, чтобы вы могли закончить этот фильм». А потом добавил: «Вам нужно приехать в Центр в Лос-Анджеле-се, и я позабочусь о том, чтобы это стало возможным». Еще он сказал, что хочет, чтобы Алан Сплет возглавил звукоцех.

И вышло отличное путешествие.

Да, поездка удалась. Отличная была поездка.

Сплошная эйфория.

Сплошная, да. Но я слегка подпортил себе кровь всякими мыслями, что ничего у меня не выйдет, а Тони, мол, просто меня подразнил. А потом — получите, распишитесь! Все прошло успешно. Тони выдал мне программу на первый год, и я помню то единственное фото, которое я к ней прикрепил. На фото были «стипендиаты», они сидели в комнате, а в камине горел огонь. Я не уверен, но вроде бы некоторые из них были в свитерах. Я подумал про себя — ну надо же, в Калифорнии носят свитера! Там, наверное, холодает по вечерам, и они надевают их, чтобы согреться, — так я себе воображал. И подумал — какой прекрасный климат, днем тепло, а вечером прохладно — достаточно прохладно, чтобы свитер надеть! Мне такое место подойдет. И мы все отправились в Калифорнию. Алан Сплет уехал месяцем раньше.

Официально Эл считался слепым. Ну то есть как-то видеть он мог, но водить машину права не имел. В Филадельфии у него был «паккард», но водил его друг Боб, а сам Алан ездил пассажиром. Он просил, чтобы Боб вел по самой бровке, левыми колесами по дороге, а правыми по обочине. Этот «паккард» был тяжелой машиной, с амортизаторами, как у грузовиков, очень сложной конструкции. Алану просто нравилось, как они сглаживают ухабы, и чем ухабистей дорога, тем лучше.

Эл умер в прошлом году. От рака. Он боролся три года, благослови его Господь. Я любил Алана, понимаете, он был моим близким другом. Было здорово работать с ним над звуком, потому что он был таким увлеченным и таким одаренным и работоспособным товарищем.

Вы сказали однажды, что на человека влияет место, где он живет. Лос-Анджелес — это особенное, специфическое место. Что вас в нем привлекло?

В первую очередь яркий свет. И еще разнообразные ощущения, витающие в воздухе. Но, как и везде, там все постоянно меняется. Чтобы принять Лос-Анджелес, нужно больше усилий, чем для любого другого города. Потому что он такой разнородный и у каждого района своя атмосфера. Что я по-настоящему люблю, так это ездить там на машине, и время от времени — особенно вечерами — можно поймать едва уловимую атмосферу великого кинематографического прошлого. Там всё вокруг — вроде живого свидетельства тех дней. Даже хочется пожить в те годы. Думаю, если бы такая возможность была, только там в прошлом я и хотел бы оказаться. Может, современники свою эпоху не ценили, но это было невероятное место на заре кинематографа. Испортилось все, наверное, уже в пятидесятые или в шестидесятые.

Коль скоро города ассоциируются у вас с опасностью, как насчет Лос-Анджелеса? Вы его боялись? Там ведь может быть довольно страшно.

Ну, как я уже говорил, в этом городе очень много света. Конечно, Лос-Анджелес становится более опасным, но когда я первый раз приехал сюда из Филадельфии, то почувствовал, что страх испарился, просто исчез. Довольно занятно возвращаться мыслями в прошлое — и понимать, насколько напряженной была моя жизнь в Филадельфии. По сравнению с ней Лос-Анджелес был как мечта. Помню, бензин стоил двадцать три — двадцать пять центов за галлон. У меня был «фольксваген», и мне хватало трех баксов, чтобы наполнить бак. Солнце грело мне спину, машина была заправлена под завязку, и я мог себе это позволить. Я мог пойти в магазин и все купить. Я этого добился. После того как у меня не было вообще ничего, понимаете? Я мог жить, как все остальные люди. А потом что-то резко пошло не так. Бензин подорожал, все подорожало, и теперь мне тут по-настоящему сложно. В некоторых районах даже просто выйти на улицу купить еды — уже проблема. Но было короткое золотое время, когда в этом городе у меня все было отлично.

Если бы к семидесятому году вы решили, что нужно начинать снимать кино, как вы думаете, вы неизбежно оказались бы именно тут?

Нет. Снимать можно везде. И я не привязан к определенной студии. Благодаря всем этим странным способам связи ты можешь сидеть в лесу, общаться со своим агентом и делать кучу дел за компьютером. Это действительно важно. Жить в таком месте, где по-настоящему нормально себя чувствуешь. Это не мой дом, но я провел здесь больше времени, чем в любом другом месте. И мне действительно нравится чувствовать здесь отзвуки прошлого. Сновидческого, киношного прошлого.