Интернет и идеологические движения в России - [6]
Этатизм. Левада и это свойство относил к основным чертам советского человека. Типичные советские люди, так же как и их постсоветские наследники, не могли и не могут представить себе ничего, что находилось бы вне государства. При этом образ государства носил и носит мифологический, сказочный или былинный характер. Люди плохо различают границы интересов, функций, возможностей государства и общества; государства как власти и государства как страны. Большинству людей данного типа совершенно чужда идея разделения властей, поэтому власть – это правитель, название которого несущественно (царь, генеральный или первый секретарь, президент). Современные представители вида «человек советский» не обязательно считают, что «власть от бога», но так же, как и их собственно советские предшественники, уверены в безальтернативности власти.
Патернализм. Государство в представлении человека советского должно заботиться о нем. Он крайне скептически относится к негосударственным учреждениям медицины, образования, науки, экономики и т. п. Это человек, зависимый от государства, привычно ориентированный на социальный контроль, который исходит только от государства. При этом этот же человек не доверяет государству в бытовых вопросах, ожидая от него всяческих подвохов, старается уклониться от прямых взаимоотношений с представителями власти и тем более от повинностей государству, а также считает себя вправе подворовывать у государства, недоплачивать ему в виде налогов, относиться к закону как к «дышлу», которое поворачивается в любую сторону. «Власть пытается манипулировать населением, так и население, в свою очередь, управляет государством, пользуясь его ресурсами, покупая его чиновников для своих нужд»[20].
Редукционизм. В данном случае под этим термином понимается избегание сложностей, упрощенность суждений, сведение их к шаблонам, к простейшим стереотипам. Простой советский человек «вынужден и приучен следовать и принимать в расчет только очень упрощенные, даже примитивные образцы и стратегии существования, но принимать их в качестве безальтернативных (“немногое, но для всех”)»[21].
Негативная консолидация. Человек советский – выходец из милитаризированного репрессивного общества, а потому его консолидация связана с противостоянием образам врагов, внутренних и внешних.
«Человеку советскому» свойственно представление «об исключительности, или особости, “нашего” (советского, русского) человека, его превосходстве над другими народами или, по меньшей мере, несопоставимости его с другими»[22]. Вместе с тем это чувство превосходства может сочетаться с комплексом неполноценности, с самобичеванием, выражающемся в эпитетах «мы рабы» или «у нас рабское сознание». Впрочем, подобная риторика больше характерна не для провластных конформистов, а для либералов, которые с пристрастием обсуждают рабское сознание российского общества (подробнее в главе 4).
По мнению Ю. Левады и его последователей, названные (и некоторые другие) свойства человека советского можно считать «типичными» даже в том случае, если они характерны не для абсолютного большинства, а хотя бы для 40 % всего населения[23]. Сегодня консервативное единомыслие с властью демонстрирует существенно бóльшая доля россиян. Президент Путин служит для них олицетворением власти как таковой, государства как целого. И если к сторонникам Путина в декабре 2011 г., на момент начала «Русской зимы», могло быть отнесено, согласно данным социологов о рейтинге президента, менее половины россиян, то в разгар «Русской весны» – 83–88 %[24]. Эта цифра, скорее всего, не отражает реальности[25], и ее методологическую чистоту мы обсудим позже, тем не менее, сколько бы ни было на самом деле сторонников власти, они осознают себя абсолютным большинством и присваивают себе право говорить от имени большинства или даже «всего российского народа».
Частично такая уверенность является результатом обработки населения при помощи старых и новых технологий цензуры и пропаганды, сворачивания проекта демократизации России в виде планомерной «зачистки» информационного пространства и сужения представлений о свободе слова. С другой стороны, она же отражают внутреннее состояние общества и многие признаки его нездоровья и неблагополучия, показавшиеся уже в непропорционально агрессивной реакции на протестные акции «Русской зимы» и окончательно обнажившиеся весной 2014 г.
Данная книга в целом и каждая ее глава в отдельности есть попытка «прорисовать» это внутреннее состояние российского общества. В соответствии со второй задачей книги мы ищем его черты в саморепрезентациях россиян в Интернете – и в этой главе, открывающей наше исследование современных российских идеологических движений, подробно поясняются этапы, методы и инструментарий работы с интернет-данными, общие для эмпирических частей глав 1–4.
