Интермир - [7]

– Джои, – мягко спросил мистер Димас. – Почему ты здесь?

– Говорю же, происходит не пойми что. – Ведь если мистеру Димасу объяснить все по порядку, он обязательно разберется… Но прежде чем я успел что-то сказать, комната начала погружаться во тьму. Бывает, что солнце уходит за тучу, или небо зловеще чернеет перед грозой, или мрак накрывает землю во время полного затмения – так вот, это все не то. Это была осязаемая тьма – плотная и холодная на ощупь.

И из ее глубины на меня кто-то смотрел.

Сгустившись, тьма приняла очертания хрупкой, миниатюрной женщины с длинными черными волосами, пухлыми губами, как у кинозвезд во времена моего детства, и зелеными глазами – такими яркими, будто она надела цветные линзы. Вот только никаких линз не было.

Кошачьи глаза. И дело вовсе не в форме. Она смотрела на меня, как кошка на птенца.

– Джозеф Харкер, – сказала женщина.

– Да, – подтвердил я. И судя по всему, сделал глупость, потому что она сразу же наложила на меня заклятие.

То, что произошло дальше, ничем иным не объяснишь. Незнакомка пальцем начертила зависший в воздухе огненный знак – нечто среднее между китайским и египетским иероглифом – и одновременно произнесла несколько слов, которые тоже обрели форму и, трепеща, поплыли по кабинету. Эти слова и жест вытеснили из моей головы все мысли, кроме одной: я должен повсюду следовать за этой женщиной, даже если это будет стоить мне жизни.

Дверь отворилась, и в класс вошли двое. На первом никакой одежды не наблюдалось, кроме тряпки на бедрах типа подгузника. Вдобавок он был лыс, то есть абсолютно без волос – ходячий ужас даже без татуировок, которые покрывали каждый миллиметр его кожи от макушки до ногтей на ногах. Выцветшие голубые, зеленые, красные и черные рисунки теснились, переплетаясь между собой, но как следует разглядеть их я не мог, хотя жуткий тип стоял всего в пяти шагах.

Второй вырядился в джинсы и футболку, которая была ему мала и выставляла на всеобщее обозрение изрядную часть живота. А его живот, он… был прозрачный как медуза. Под студенистой кожей просматривались кости, нервы и все остальное. Такая же масляная пленка обтягивала череп, и под ней были видны кости, мышцы и сухожилия.

Незнакомка визиту этой пары нисколько не удивилась, только небрежно махнула рукой в мою сторону.

– Поймала. Проще простого – как амброзию[3] у сильфа отобрать. Пойдет за нами как привязанный.

Мистер Димас резко поднялся.

– Юная леди, что это вы себе позволяете? Нельзя же…

Женщина шевельнула пальцем, и учитель застыл столбом. Напрягая мускулы, он изо всех сил пытался сдвинуться с места, сопротивляясь каждой клеточкой своего тела, но ничего не получалось.

– Где условились? – спросила женщина с неожиданно развязным акцентом, особенно раздражающим еще и потому, что мне предстояло сопровождать ее до конца жизни.

– Снаружи, у дуба, пораженного молнией, – ответил человек-медуза вязким, чавкающим, как глина, голосом. – Там нас заберут.

– Хорошо. Не отставай! – бросила она мне, как паршивому псу, и, развернувшись, вышла из кабинета.

Я послушно тронулся следом, проклиная себя на каждом шагу.

Интерлог

Из дневника Джея:

Я вернулся на Базу глубокой ночью. В казарме все спали, кроме Джаи, зависшего над полом в позе лотоса – считай, тоже уснул. Я тихо скользнул внутрь, разделся и двадцать минут стоял под душем, смывая грязь и запекшуюся кровь. Написал донесение о потерях, объяснил, как остался без куртки и ремня (куртку отдал в обмен на сведения, а из ремня, чтобы вы знали, получился неплохой жгут на рану). Завалился на койку и спал как убитый, пока не проснулся.

Традиция такая: вернувшихся с задания не будят. Им положены сутки на написание отчета и сутки увольнения. Традиция свята и нерушима. Правда, если вызывает Старик, традиции идут лесом, что и произошло, когда я спросонок приметил на тумбочке у койки оранжевый листок с приказом явиться для доклада в удобное для меня время, то есть в переводе на общепринятый немедленно.

Натянув форму, я пошел докладывать.

На Базе – пятьсот душ, и каждый за Старика жизнь готов отдать, хотя он этого не требует. Мы нужны ему. Мы нужны себе.

В приемной стало ясно, что Старик не в духе. Адъютант, не мешкая, погнала меня в кабинет – ни «здрасьте», ни кофе, только: «Входи, он ждет».

Почти весь кабинет занимает стол, заваленный бумагами и потрепанными папками, которые перехвачены резинками. Как Старик в этой неразберихе что-то находит – уму непостижимо.

Над креслом висит огромная картина, изображающая нечто среднее между водоворотом и торнадо, но больше всего это похоже на воронку, которая образуется в сливе раковины, когда туда стекает вода. Это Альтиверсум. Мы дали клятву хранить и оберегать его – если понадобится, ценой собственной жизни.

Хозяин цепко глянул на меня своим здоровым глазом:

– Садись, Джей.

На вид Старику около пятидесяти, хотя на деле ему наверняка гораздо больше. Жизнь его здорово потрепала. Один глаз – искусственный, изобретение бинариев из стекла и металла. Внутри пляшут сине-зелено-фиолетовые искры. Когда он на тебя смотрит, поневоле начинаешь перебирать, где и в чем ты проштрафился, как набедокуривший пятилетка. Настоящий глаз у него карий, совсем как у меня, но и под его взглядом чувствуешь себя не лучше.