Интеллигенция в тумане - [29]

Несмотря на то что идеи Саррацина были решительно осуждены официальной Германией, в том числе ее канцлером, от 40 до 60 процентов населения считают написанное в книге правдой. Фамилия ее автора фонетически, зеркально отражается в теме и просто напрашивается на каламбур. И он не замедлил появиться: «В Германии остался только один настоящий немец, да и тот Сарацин».

Нынешняя осень оказалась довольно прохладной (или, напротив, слишком горячей?) для гламурного, лакированного мультикультурализма не только в Германии, но и в других странах Запада. Во Франции закончилась история с женскими головными уборами: парламент официально ввел запрет на ношение одежды, «закрывающей лицо», под угрозой серьезных штрафов и даже тюремного заключения. Добавим сюда депортацию цыган, за которую Саркози получил втык от политкорректной Европы, но которую он таки завершил.

В Нидерландах, где на 16 миллионов населения приходится миллион мусульман, Партия свободы известного своими правыми взглядами Герта Вилдерса получила на сентябрьских выборах в нижнюю палату парламента 24 места из 150. Вилдерс заявляет, что если он станет премьер-министром, то введет запрет на ношение паранджи, прекратит строительство мечетей и примет меры к прекращению иммиграции из мусульманских стран.

Оживились правые и в социал-демократической Швеции. Причина все та же: 14 процентов населения Швеции составляют выходцы из других стран, в основном исламских. По общему признанию, они плохо интегрируются в общественные структуры страны и предпочитают жить компактно в своеобразных анклавах.

Сейчас в Европе проживают около 40 миллионов мусульман, в то время как в 1992 году их было около семи миллионов. Ислам стал второй по числу приверженцев религией в Европе. В той же Германии уже больше двух тысяч мечетей и в ближайшем будущем там будет построена еще одна, на этот раз — крупнейшая в Европе мечеть. Эксперты предсказывают, что к 2050 году численность мусульман в ЕС может удвоиться вследствие высоких темпов рождаемости и продолжения мусульманской иммиграции из Северной Африки и Ближнего Востока. Любопытно, что число мусульман-иммигрантов пополняется за счет неофитов из собственно европейской среды. По утверждению мусульманских организаций, в ислам обратились около 300 тысяч коренных французов, среди которых немало видных писателей, научных и политических деятелей, представителей интеллектуальной среды. Вероятно, наиболее известный из них — Рене Генон, знаменитый философ-традиционалист, живший в первой половине XX века и умерший в Египте. Впрочем, не менее известен и Роже Гароди, философ, участник Сопротивления и бывший коммунист. В 1982-м он принял ислам и получил имя Реджа Джаруди. Кстати, он еще жив. Ему 97 лет.

Ну и — last not least — Соединенные Штаты. В сентябре там произошло несколько громких событий, так или иначе связанных с 11 сентября 2001 года. Пастор Терри Джонс призвал своих прихожан устроить сожжение Корана в память о жертвах терактов 11 сентября и в знак протеста против возведения мечети в Нью-Йорке — недалеко от разрушенных башен-близнецов Всемирного торгового центра. Затем, правда, священник отказался от своих планов, поскольку инициатор идеи строительства имам Фейсал Абдул Рауф пообещал ему не настаивать на строительстве в этом месте. Однако двое других священников 11 сентября сожгли по экземпляру Корана на заднем дворе частного дома в городе Нашвилл, штат Теннеси. Это первый на моей памяти случай такого рода. Если к нему добавить то, что 49 процентов населения США относятся к исламу негативно, и то, что каждый пятый в США считает Барака Обаму мусульманином, то, вместе с тем, что происходит в Европе, складывается достаточно серьезная картина.

Я передал бы ее существо так: теория и практика мультикультурализма переживают первый серьезный сбой, вызванный естественным процессом усиливающегося взаимодействия цивилизаций и глобальной мобильностью человечества. В 60-е и в начале 70-х годов XX века на волне деколонизации и культурной, либеральной революции возникает вера (а по мне так — иллюзия) в то, что на наших глазах рождается новый, «плоский мир» стирающегося этнокультурного и даже экономического неравенства. В модернизационной парадигме 1960-х всерьез обсуждалась возможность подтягивания отсталых стран до уровня передовых в более или менее обозримой перспективе. Мягкий, «предупреждающий» кризис 1970-х на время подорвал эту веру, и в поисках защиты в 1980-х Запад на время обращается к ценностям прошлого и становится несколько более строгим, но в то же время вполне либеральным. 1980-е — десятилетие, прошедшее под знаком неоконсерватизма, десятилетие Тэтчер, Рейгана и Коля. В 1990-х, после падения СССР и серии либеральных революций, поднимается очередная волна глобального оптимизма и теория мультикультурализма приобретает утопическую окраску. Складывается представление, что кот Леопольд договорился с мышами и побеждает дружба. Однако нулевые потихоньку сбрасывают энтузиазм, и к их исходу мультикультурализм в его утопической версии натыкается на естественные ограничения. Ему придется заново продумывать свои теоретические и исторические основания, а заодно верифицировать собственные практики. Ему предстоит перезагрузка.