Интеллигенция в тумане - [25]
Как это может начаться? Допустим, какой-то мэр или губернатор наряду с социально-экономическими и культурными задачами включает в программу своей деятельности борьбу за чистоту города (области, края). Эта задача объявляется стратегической. Представим себе, что это Пермь, стремящаяся в культурные столицы Европы — первый в России город, объявивший войну грязи и засранцам. Принимается пакет законов местного уровня. Милиции даются дополнительные полномочия. Впервые в истории России засранцев начинают по-настоящему наказывать. Включается пропагандистская машина и административный ресурс. В планах — строительство первоклассного мусороперерабатывающего завода. И одного попроще. Все полигоны и небольшие свалки на учете. Полигоны огорожены и хорошо охраняются. Каждая свалка проходит экологический контроль. Создается экологическая карта города (края). В ней выделены темные зоны неблагополучия. Специальная служба по охране окружающей среды ведет постоянный мониторинг ситуации и публикует периодически выходящие бюллетени. Модернизируются лесничества. Лесникам вдвое повышают зарплату. Мы снова видим, что есть такая профессия — дворник. Улицы Перми постепенно начинают напоминать пригороды Сингапура. А дальше этот почин запускает движение за чистоту страны, решительно поддержанное партией и правительством. Москва включается в движение одной из первых. Но начинает не она. Вот такой глюк.
Пора начинать. Кроме шуток.
Source URL: http://www.saltt.ru/node/4149
* * *
От Москвы к Московии | СОЛЬ
Вячеслав Раков /05 октября 2010
С одной стороны, от отставки Лужкова ни мне, ни большинству россиян, в отличие от московских пенсионеров, получающих «лужковскую» надбавку, или врагов Церетели, ни жарко, ни холодно. Это их внутреннее, московское дело. С другой — падение Юрия Михайловича интересно мне как провинциалу, чью жизнь почти во всем определяет Москва. Оно дает мне повод поразмышлять над тем, какой Москва была до Лужкова и какой она стала при нем. Я без труда игнорирую градоначальника и политика Лужкова: как публичный человек он мне не интересен; но я не в состоянии игнорировать Москву: ее становится все больше и одновременно она все дальше от нас, провинциалов. Не в пространственном, разумеется, смысле. Хотя и в пространственном тоже.
Начну с того, что при Лужкове Москва стала другим городом — не только и не столько внешне. Она обрела новую ментальность, и это без всяких натяжек можно назвать революцией. Москва — единственный город России последних двадцати лет, переживший подлинные перемены — перемены на уровне коллективного бессознательного. Москва вышла из советского ментального контекста (другое дело — куда она вышла?). Остальная Россия до сих пор погружена в него. Исключение я делаю для Питера, но его я рассматриваю как второе «я» Москвы. Об этом немного ниже.
Не скажу, что это Лужков создал новую Москву. Он, на мой взгляд, не создатель, в отличие от Петра, памятник которому он поставил руками Церетели — вопреки сопротивлению ревнителей вкуса и поборников художественной новизны. Для создателя он слишком прагматичен. Ему недостает петровского роста. Лужков — человек тенденции, человек в кепке, козырек которой не позволяет прозревать сколько-нибудь отдаленное будущее. В начале девяностых новая Москва уже напрашивалась. Ее энергия уже шла в новое русло. Лужков просто расширил его и никому не позволил прокопать альтернативный канал Москва – Будущее. А жаль. Он был и остался крепким хозяйственником. Что до политики, то его политические ходы, как мне кажется, были заимствованы из учебника популизма: все предельно просто, как е2-е4 или как слова песни: «Севастополь-Севастополь, город славы боевой...».
Дальше я буду писать фрагментами, так мне удобнее.
...Лужковская, новая Москва вырвалась не только из советского контекста, но во многом и из российского. Она все больше становилась чужим для России городом. Если в советское время она отличалась от России количественно (количеством колбасы и гречки в московских — первых в России — универсамах), то с девяностых она уходит в иное качество, в иное измерение, в иной план. Если прежде она опознавалась как привилегированная, позолоченная, но своя, то при Лужкове она заговорила на другом языке и перешла к иному, чуждому кондовой, коренной России стилю жизни и мышления, все более становясь страной Московией и все менее оставаясь Россией.
...Один мой приятель говорил в девяностых, что москвичи — особый субэтнос. Нет, Москву стал отличать от России, конечно же, не этнический колорит, а ментальный тип. Ментальная разница — самая существенная. Можно пользоваться одним словарем, будучи представителями разных культур. Москва — другая культура. Она еще не западная, но уже не российская. До Запада, впрочем, ей не дотянуть: для этого она слишком стервозна и слишком цинична. Западные столицы готовы разделить судьбы своих стран с остальным их населением. Москва, как мне кажется, этого сделать уже не готова. Теоретически я допускаю, что при известных обстоятельствах вся Россия настроит себя по Москве и вступит в такую же полусовременность. Допускаю, но не верю. Времени на это уже не остается. Да и не хотелось бы, чтобы Пермь, например, стала маленькой, ощерившейся москвой.
