Инсургент - [67]
Он-то и спас осужденного! Его опасения, что мы не успеем разлететься вдребезги, вызвали смех, и на эту тему больше не говорили.
Я здесь с полуночи.
Нас много. Собрались почти все вожаки V и XII округов, не состоящие начальниками частей.
Разделывают окорок, болтают.
— А знаешь, Шоде-то... — говорит мой сосед слева, делая при этом весьма выразительный жест.
Пока что я еще не замешан ни в какую бойню. Мне везет!
Но несколько человек стояли в карауле у Пелажи и рассказывают о казни.
— Как он умер?
— Неплохо.
— А как держали себя жандармы?
— Неважно.
Они закусывают и говорят об этом, как о представлении, где они были зрителями, сами не играя никакой роли.
Утром, когда возобновится перестрелка, они снова пойдут на свои посты, потягиваясь и зевая.
А сейчас, раз считаешь, что поражение неизбежно, — не грех выпить прощальный стаканчик перед тем, как распрощаться с жизнью.
Появляется Лисбон. Он в полном отчаянии.
— Все наши позиции захвачены. Люди падают духом... необходимо что-то предпринять, остановиться на каком-нибудь решении.
— Что же делать?
— Нужно придумать! Поищем вместе выход, Режер, Семери, ты, я, Лонге...
Лонге и в самом деле с нами; он тоже вернулся в Латинский квартал.
Мы поднялись в кабинет мэра, защелкнули задвижку, чтобы не слышны были наши взволнованные речи, наше совещание in extremis[205].
………………………………
Я получил удар в самое сердце, я почувствовал ту мучительную боль, что испытывают обесчещенные...
Начальник легиона считает, как и Лисбон, что защита напрасна; доктор Семери, заведующий перевязочным пунктом, согласен с мнением начальника легиона. Тогда поднимается мэр.
— Мы подпишем приказ сложить оружие!
Мне вспомнился день, когда судили Клюзере.
«Вы не посмеете сказать, что я — предатель!» — воскликнул он, запустив руки в волосы и мотая головой из стороны в сторону, словно увертываясь от пощечин.
И, покачнувшись, он в отчаянии упал на скамью.
Меня охватило такое же отчаяние.
— Сдаться! Неужели вы это сделаете, Лонге? И все вы?
— Да, я это сделаю, — холодно промолвил начальник легиона.
А доктор так и накинулся на меня:
— Вы, что же, хотите завалить квартал трупами и затопить кровью? И вы берете это на себя?..
— Да, я беру на себя право не подписать этого приказа, которого, впрочем, федераты и не послушаются... Я не хочу, чтобы в лагере восставших имя мое было покрыто позором. Не хочу! Само мое присутствие здесь уже делает меня вашим сообщником, и, если вы капитулируете, вам придется убить меня, или я сам должен буду покончить с собой.
— Мы плохо поняли друг друга, — поспешил заметить Режер, испуганный моим волнением.
У Режера, конечно, есть заблуждения, но он не трус.
Семери тоже, по-видимому, успокоился.
Но оба они внушают мне опасение.
— Лонге, бежим разыскивать наших! Где Коммуна?
— В мэрии одиннадцатого округа. Там Делеклюз. Правда, оттуда ничего не исходит, но зато все туда стремится. Вот куда нужно идти!
— Идем!
Вдруг раздается страшный взрыв, от которого разлетаются вдребезги оконные стекла.
Это, наверно, взлетел Люксембург![206]
Но Люксембург стоит на месте. Взорвался лишь пороховой погреб... Тотолю хотелось взрыва, и он его устроил.
Я вижу, как он идет, потирая руки.
— Что вы хотите? Иначе я умер бы неудовлетворенным. Впрочем, это ни к чему не повело: там не оказалось ни одного линейца. Сорвалось!
Рядом с ним какой-то человек рвет на себе волосы.
— Ах, почему мы там не остались!
Они в конце концов получат свой Пантеон, этот шут и этот безутешный. Они обезумели от поражения и не остановятся ни перед чем.
XXXIII
Ярко светит солнце, погода чудесная.
Мы пробираемся тихими улицами; вьющиеся растения свешиваются со стен на камни баррикад. Горшки цветов увенчивают гребни заграждений.
Голубая, сверкающая Сена катит свои воды между пустынными, но залитыми светом набережными.
Перейдя реку, сразу чувствуешь, что здесь сопротивление носит серьезный характер. За каждой грудой вывороченных из мостовой камней скрыт небольшой отряд. Бойцы здороваются с нами и говорят в ответ на наши дурные новости:
— Может быть, здесь нам больше повезет... Да и потом — будь что будет!.. Мы исполним наш долг, вот и все!
И часовые снова усаживаются с видом крестьян, отдыхающих в час, когда в поле им принесли обед.
Рядом с пиджаками — женские платья, и даже мелькают детские рубашонки. Жена с сынишкой принесли бульон и жаркое, разостлали скатерть на голой земле.
Мы предлагаем им выпить стаканчик.
— Только маленький! — говорят они.
Среди всех, с кем мы чокались, не было ни одного пьяного.
Коммуна заседает.
— Да где же?
— Наверху, в большом зале.
Неверно: Коммуна не заседает.
Командиры, простые бойцы, люди в кепи с одним или несколькими галунами, в поясах с белыми и желтыми кистями, члены нашего и Центрального комитета — все смешались в одну кучу, и все совещаются.
Какой-то лейтенант, взобравшись на стол, требует поставить кордоны на границах округа и декретом запретить кому бы то ни было переходить за них.
— Уже есть случаи дезертирства, — кричит он грозным голосом, — и они будут еще...
И, протянув руку по направлению к двери, где столпилось несколько человек, украшенных галунами, кричит:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.