Инструментарий человечества - [25]

(Все севстралийцы знали, что юмор был «приятным, поддающимся исправлению расстройством». Так было записано в Книге риторики, которую каждый должен был изучить под присмотром назначенных родственников, если хотел быть допущенным к экзамену в Саду смерти. У севстралийцев не было школ, классов и учителей, не было библиотек, не считая частных. Имелось семь общеобразовательных предметов, шесть прикладных наук и пять наборов полицейских и оборонных курсов. Специалисты обучались в других мирах – но они отбирались лишь из числа прошедших Сад смерти, а никто не мог добраться до Сада, если спонсоры – которые в вопросе соответствия ставили на кон свою жизнь вместе с жизнью ученика – не гарантировали, что кандидат постиг восемнадцать видов севстралийского знания. Книга риторики шла второй, сразу после Книги овец и чисел, и потому каждый севстралиец знал, над чем следует смеяться и почему.)

Но этот смех!

Аагх, кто это мог быть?

Больной человек? Невозможно. Враждебные галлюцинации, вызванные почсеком в его почсековских традициях посредством необычных телепатических сил? Вряд ли.

Род тоже начал смеяться.

Это было нечто редкое и прекрасное, зимородок-хохотун, та же птица, что смеялась в Первой Австралии, на Старой-Престарой Земле. Очень немногие экземпляры добрались до новой планеты, и размножались они весьма неохотно, хотя севстралийцы уважали и любили их и желали им здоровья.

Их безумный птичий смех приносил удачу. Человек буквально чувствовал, что впереди его ждет хороший день. Удача в любви, беда у недруга, свежий эль в холодильнике или везение на рынке.

Смейся, птичка, смейся! – подумал Род.

Быть может, птица поняла его. Смех стал громче и достиг маниакальных, оглушительных масштабов, Казалось, зимородок смотрит самую уморительную птичью комедию из всех, что когда-либо видело птичье общество, с невероятными, рискованными, умопомрачительными птичьими шутками, от которых надрывался живот и начинались конвульсии. Птичий смех стал истерическим, и в него вкралась испуганная, предупреждающая нотка.

Род шагнул к дереву.

За всю свою жизнь он ни разу не видел зимородка-хохотуна.

Он вгляделся в дерево, щурясь от светлеющего края неба, который свидетельствовал о наступлении утра.

Дерево казалось ему ослепительно зеленым, поскольку оно сохранило земной цвет и не стало бежевым или серым, как земные травы после того, как их адаптировали и высадили в севстралийскую почву.

Птица действительно была здесь: крошечный, щуплый, дерзкий, смеющийся силуэт.

Внезапно она каркнула, и это был не смех.

Вздрогнув, Род шагнул назад и начал высматривать опасность.

Этот шаг спас ему жизнь.

Небо со свистом обрушилось на него, он ощутил удар ветра, темный силуэт пронесся мимо со скоростью реактивного снаряда. Прямо над землей он выровнялся, и Род увидел, что это было.

Безумный воробей.

Вес воробьев достигал двадцати килограммов, а их длинные, похожие на мечи клювы вырастали почти до метра. Большую часть времени Содружество их не трогало, поскольку они питались гигантскими пухоедами размером с футбольный мяч, которые выросли вместе с больными овцами. Время от времени воробей сходил с ума и нападал на людей.

Род повернулся, следя за воробьем, который запрыгал прочь примерно в ста метрах от него.

По слухам, некоторые безумные воробьи были отнюдь не безумными, а ручными, посланными ради коварной мести или убийства севстралийцами, чей разум стал преступным. Это случалось редко, это было преступлением – но это было возможно.

Мог ли почсек уже напасть на Рода?

Род хлопнул по ремню в поисках оружия. Воробей взлетел и начал с невинным видом подниматься в воздух. У Рода были при себе только поясной фонарик и фляга. Этого надолго не хватит, если кто-нибудь не придет ему на помощь. Что мог противопоставить усталый, безоружный человек мечу, который пронзал воздух, движимый маниакальным птичьим мозгом?

Род приготовился к следующему пикированию воробья, держа флягу, словно щит.

Щит из фляги был никакой.

Птица ринулась вниз, со свистом рассекая воздух головой и клювом. Род следил за ее глазами и, увидев их, прыгнул.

Взметнулась пыль: огромный воробей отклонил свой мечевидный клюв от линии почвы, раскинул крылья, забил ими, в сантиметрах от земли обрел равновесие и могучими взмахами полетел прочь. Род стоял и молча смотрел, радуясь, что уцелел.

Его левая рука была мокрой.

Дожди были такой редкостью на севстралийских равнинах, что он не понимал, каким образом намочил ее. Он мельком посмотрел вниз.

Это была кровь, причем его собственная.

Птица-убийца не попала в него клювом, но задела похожими на бритву маховыми перьями, которые, мутировав, превратились в оружие; ость и опахало крупных перьев стали очень твердыми, а придаточные перья на концах крыльев приобрели исключительную остроту. Воробей порезал Рода так быстро, что тот ничего не заметил и не почувствовал.

Как и любой приличный севстралиец, он рассуждал с позиции оказания первой помощи.

Кровь текла не очень сильно. Как поступить: попробовать перевязать руку или скрыться от следующей атаки?

Птица решила этот вопрос за него.

Вновь раздался зловещий свист.