Институт сновидений - [41]

Страшно!

И, как чуяло сердце, – пришли. То есть сперва, как и тогда: один пришел – уполномоченный КГБ старший лейтенант Сидоров. Начал-то мягко, но после, как не сознавалась, и прикрикнул даже, грозил в ее деле покопаться: «У нас все про вас записано!»

Тогда созналась Эльза – как есть: дядя умер, дядю с детского возраста не видела, куда он подевался, никто не знал, и вот теперь объявилось наследство, но она женщина умная, здесь родилась, здесь и помрет, никуда с Родины уезжать она не собирается, а потому получила отступного только десять тысяч долларов – про перстень, заметьте, не сказала, – которые как честная гражданка и поспешила сдать в банк, но ей отказали.

– Надо было нам сразу позвонить, гражданка Гофф, но коли затаили, так и ладно – нам все равно известно. Давайте здесь же и оформим сдачу, завтра я приеду, скажем… после четырех с бухгалтером. Доллары мы ваши примем под расписку, конечно, и обменяем вам их на полнокровные пять тысяч советских рублей по нынешнему курсу – пятьдесят инвалютных копеек – один доллар.

А от остального наследства правильно вы отказались – гражданке СССР собственность за границей даже и не к лицу.

Тут, видно, переиграл он – Эльза умная – почуяла подвох, знала их породу – если подстаканники латунные забирали, где уж от машины с домом отказаться. Но виду не подала, а внутри аж похолодело. Проводила гостя до калитки, отметила, что приехал он на воронке да с мигалкой, и совсем засомневалась.

Ну да Бог не оставил – забежал к ней сосед Гришка Панюшкин, одногодок ее Андрюшки, десятку забежал стрельнуть на бутылку, а заодно и поинтересоваться, что у нее сейчас мент с «Двойки» делал.

– Какой мент, Гришка, с какой двойки?

– Тетя Эльза, за кого меня держишь? Я ж только что оттуда – два года эту рожу в проходной видал – не спутаю.

– Что за двойка, Гриша?

– Тюрьма, теть Эльза, – городская тюрьма.

– Ладно, Гриша, дам тебе десятку, но когда ты пить бросишь?

А сама нарочно долго в кошельке роется – думает: рассказать – не рассказать? Парень он был хороший, Андрюшка его любил, только связался с ворьем, за то и погорел. Но делать нечего – других заступников не сыскать – рассказала.

– Ну ты, теть Эльза, даешь, значит: один к двум с половиной теперь доллар, а он – пятьдесят копеек, ой, ну и козел, и форму где-то раздобыл, ой, теть Эльза, он же сержант вонючий, а тут вызвездился! Это ж подарок, теть Эльза, эт, значит, денег мало ему показалось, что братки за пронос платят, ой, ну дает, давай-ка мы с ним сыграем…

И договорились.

На следующий день, как условились, после четырех, к Эльзиному дому подъехал газик, из него вышел лейтенант, но один, без бухгалтера.

Вошел, сухо извинился, что бухгалтер приехать не смог, выложил на стол кейс, достал из него какие-то документы, печатку «Уплочено», разложил все аккуратненько на столе. Не забыл и пачку с банковской перевязочкой – пять тысяч.

– Ну, гражданка Гофф, давайте оформлять!

– Это точно, пора оформлять, давай, Кацо! – это уже Гришка из шкафа. А из другой комнаты соколом – Кацо – дружок Гришкин – сам со шкаф тетки Эльзин. Скрутили бедного «кагебешника», тряханули как следует, вытрясли из кармана эмведэшное удостоверение.

– Видишь, тетя Эльза, а ты боялась! И на улицу его, голубу.

А там переполох: цыганята, Гришкой заранее подученные, народ созвали. Вытащили, значит, горе-инспектора на улицу, заголили ему одно важное место и лицом к скамейке приторочили. Под общий гул вкатили ему сотню хорошеньких – тут Гришка с Кацо постарались. После объяснили ему диспозицию, чтоб натурально молчал, иначе тюрьма – свидетели имеются, и в предостаточном количестве. Дали под зад коленом, а кейс его Гришка как «вещественное доказательство» себе забрал. Да, видно, и пять тысяч тоже.

Затем шито-крыто обменял Кацо тете Эльзе ее доллары на двадцать пять тысяч полнокровных рубликов (пять-то она тут же Гришке отдала, как договаривались) и был таков. Никто никогда его больше и не видывал.

Гришка, конечно, по городу прославился. С «Двойки», говорят, письмо ему пришло одобрительное. Лжекагебешник уволился и срочно из города укатил – проходу ему тут не стало. Даже девке из банка, что с ним гуляла, долго эту историю поминали. А умная Эльза денежки поскорей в дело пустила – поставила дом на новый фундамент, провела в него горячую воду, теплицу построила отапливаемую, гараж, купила сыну «Днепр» с коляской и магнитофон «Сони». Андрюшка, правда, как из армии пришел, на мать наорал – ведь доллар по тем временам уже один к пяти – один к семи шел, но после успокоился – Гришка ему не раз поставил «с прибытием», и они как следует на мотоцикле поколесили, с полгодика эдак. Затем Андрюшка одумался – немецкая кровь, видно, пересилила, – сдал в Политех экзамены и взялся за ум. Гришка тоже остепенился – он теперь на рынке мясо рубит.

А Эльза? На то она и умная Эльза – постаралась поскорей все деньги растратить, тысячу только и отложила – на похороны, и три – на памятник (на срочный вклад), и живет, как и жила – припеваючи.

– Четыре тысячи пускай забирают – этого не жалко, – так она говорит соседям.

А про перстень? Откуда про перстень стало известно? Да кто тут знает наверное, но не зря ж говорят, что земля слухом полнится. Не так ли?