Инстинкт гнева - [6]

— …Вон там основная масса. Полста человек, говорят, было.

— Хорошо, что чартер. Был бы рейсовый, вообще по трупам бы ходили…

Спасатель оглянулся, выбрал ближайший поваленный ствол и уселся верхом. Паспорт он положил в карман, а вместо него достал сигареты и зажигалку. Прикурить можно было от ближайшей тлеющей ветки, но спасатель побрезговал. На ветке пузырилось что-то желтое. Возможно, просто смола, а может, какие-нибудь останки вроде мозгов.

Сигаретный дым не внес существенного улучшения в общую гамму зловония, да еще и привлек „стрелка“. Вынырнувший из неверной, разорванной отсветами костров и лучами прожекторов темноты, невысокий пухлый медик по виду был явным халявщиком. Любая работа для него была досадным перерывом в череде перекуров за чужой счет. Пыхтя и сгибаясь под тяжестью не такого уж увесистого с виду медицинского саквояжа, фельдшер пробрался к поваленной ели и, не дожидаясь приглашения, уселся рядом с бездельничающим спасателем. Видимо, решил, что нашлась родственная душа.

— Мужики говорят, командир в эфире орал во всю глотку, — медик опустил воротник зеленоватой куртки и устало вздохнул. — Лядские сугробы. Есть курить?

— Легкие, — спасатель протянул ему пачку „Золотой Явы“. — Что орал-то?

— Пытался развернуться и до полосы дотянуть. — Фельдшер вытянул из пачки сигарету и похлопал по карманам. — А огонь? Даже когда они начали елки крыльями косить, все надеялся на что-то. Вот ведь беда-а…

— А что он конкретно кричал? — Спасатель протянул ему прозрачную китайскую зажигалку.

— А х-хто его знает? — Медик чиркнул колесиком, прикурил и „рефлекторно“ сунул зажигалку в карман. — Диспетчеры сами в шоке. Орал, говорят, и точка.

— Может, его террористы… того? — спасатель небрежно изобразил человека с ПЗРК на плече.

— Вроде нет. — Фельдшер пожал плечами и неловко перехватил соскользнувший ремень походного саквояжа. — Человек из САБа что-то про лед на элеронах говорил. Видишь, снег валит. Плохо „незамерзайкой“ обработали, наверное. А я думаю, судьба у них такая.

— У всех?

— Получается, да.

— Ну-ну, — спасатель вытянул шею и, прищурившись, уставился куда-то в снежную темноту. — Не тебя там зовут?

— Где?

— Вон, где свет.

Спасатель приподнялся и указал на кусок фюзеляжа, воткнувшийся в землю на опушке леса. Фельдшер проследил за его жестом и проворно вскочил.

— О, точно! Шеф маячит. Ни минуты отдыха. Иду, Борис Иванович!

Второпях он запнулся о ближайшего мертвеца и едва не свалился в черный от сажи снег. Поскольку все внимание медика было сосредоточено на начальстве, а конвульсивное движение пальцев руки пострадавшего было минимальным, фельдшер его не заметил. Зато его заметил спасатель. Он вновь оглянулся по сторонам, отбросил окурок и присел над обгоревшим пассажиром. Некоторое время он просто сидел и наблюдал, как на остатках одежды погибшего тает мокрый мартовский снег, затем ухватил труп за плечо и легко перевернул.

Мертвец уже не выглядел пережаренным куском мяса на переломанных костях. Руки и ноги выпрямились, плоть стала мягкой и податливой. Обгоревшее лицо пассажира тоже менялось на глазах. Поначалу изменения скрывал слой снега, но затем в сплошной белой маске протаяла маленькая дырочка, — напротив рта — из которой вырвался легкий парок. Еще через несколько секунд снежная маска сползла по щекам, и спасатель увидел лицо оживающего человека. Было оно вовсе не обожженным, а вполне целым и здоровым, только раскрасневшимся, как после бани. Спасатель открыл найденный паспорт и сверился с фотографией.

— Юрий Михайлович Шуйский, — нараспев прочитал спасатель. — Какую-то фамилию вы себе выбрали, мастер, несерьезную. Вот раньше у вас были: Блэксворд, Моргенштерн, Хельм. Сплошной звон металла. Боевые были фамилии, звучные.

— Хамелеон… — хрипло выдохнул Шуйский, пошарив вокруг мутным, невидящим взглядом. — Я… был… прав. Самолет… почему он упал? Это… сделал… ты?

— Если бы это сделал я, вы погибли бы сразу, милорд, без мучительного, но бесполезного воскрешения. Нет, все случилось само собой. Правда, я знал, что это произойдет.

— Тебе сказал… Смотритель?

— А что ему оставалось? У меня и немые говорят. Все цепляются за жизнь. И люди, и звери, и даже такие твари, как вы.

— Ты убил Смотрителя? Их убивать… нельзя… даже тебе.

— Знаю. Если вас это так волнует — он жив. Я поступил по-джентльменски. Смотритель сдал вас, мастер, и спокойно улетел в деловую командировку. Алиби ему обеспечено. Я же остался здесь, прошу ненавидеть и бояться!

„Спасатель“ развел руки в стороны и театрально поклонился.

— Я… заплачу большие деньги… я…

— Не смешите, милорд, — „спасатель“ стер с лица гримасу шута и поморщился. — Я не такой идиот, чтобы покупать себе смерть. Я и есть смерть. Во всяком случае, для вас. Таков уж мой крест.

— Чего же ты ждешь?! — Шуйский оперся на локти и чуть приподнялся. — Добивай!

— Я жду, когда у вас восстановится зрение, мастер, — наклонившись к нему, понизил голос „спасатель“. — Мой личный кодекс чести требует посмотреть врагу в глаза, прежде чем убить его. Не правда ли, благородно по отношению к приговоренному? Дать ему шанс увидеть напоследок небо и своего палача! Ведь это будет ваша реальная смерть, такое зрелище увидишь только раз в жизни. Но ваши глаза пока похожи на белок глазуньи. — Он выпрямился и добавил уже спокойнее: — Времени целая вечность, я подожду.