Инспектор Золотой тайги - [6]

Ход событий не оставляет никакого места сомнению в том, что все было заранее подготовлено и что провокационное убийство двух японцев составляло необходимую часть в этой подготовке.

Таким образом, давно подготовлявшийся империалистический удар с Востока разразился. Империалисты Японии хотят задушить советскую революцию, отрезать Россию от Тихого океана, захватить богатые пространства Сибири, закабалить сибирских рабочих и крестьян».

* * *

Колеса успокоительно и монотонно отсчитывали рельсовые стыки. В сырых апрельских сумерках поезд спешил к Харбину, разноязыкому городу–притону, расположенному в полосе отчуждения КВЖД.

Будь возможность, один из пассажиров этого поезда охотно сменил бы тепло и комфорт первоклассного купе на промозглый неуют за стеной вагона — там он чувствовал бы себя в большей безопасности. По документам он значился Виктором Михайловичем Орловым, инженером управления КВЖД, командированным по служебным делам во Владивосток. В документах одно лишь было правдой — он действительно возвращался из Владивостока, куда ездил вовсе не из праздного любопытства. Николай Николаевич Ганскау, потомок обрусевших остзейских баронов, бывший капитан 15–го Сибирского стрелкового запасного полка, являлся одним из наиболее энергичных функционеров эсеровского «Временного правительства автономной Сибири» и правой рукой его «военного министра» подполковника Краковецкого.

После операции в конторе «Исидо», проведенной совместно с резидентурой японской диверсионно–разведывательной организации «Кокурюкай» («Черный дракон»), Ганскау и его напарник укрылись на конспиративной квартире в районе железнодорожного вокзала. Хозяин квартиры, жандарм, заочно приговоренный к расстрелу Иркутским ревтрибуналом, сходил на встречу с представителем «Черного дракона» и вернулся с неутешительными вестями. Японцы, обещавшие помочь уехать в Харбин тотчас после операции, просили подождать несколько дней. «Я и сам видел,— объяснил хозяин,— на вокзале полно красных, идет поголовная проверка документов. Подозрительных тут же арестовывают. Япошки обещают переправить вас через Гродеково».

Едва стемнело, Ганскау, осатанев от безделья и ожидания, плюнул на все и предложил пойти развеяться. Впавший в хандру напарник отказался. Тогда в поход по злачным местам барон отправился один. Он изрядно выпил, на Алеутской улице подцепил проститутку и из ее номера в гостинице «Централь» смог выбраться только утром.

Он еще издали почувствовал неладное — перед домом, где находилась конспиративная квартира, толпился народ, стояли две–три брички, а у ворот тускло поблескивали над головами жала штыков. Ганскау, не замедляя и не ускоряя шага, свернул в боковую улочку, прошел по ней до конца и, возвращаясь обратно, остановил вывернувшуюся из–за угла бабенку.

– Что это там люди собрались?

– А бандиты двоих зарезали, хозяина и квартиранта его,— охотно объяснила она.— Ночью, говорят, залезли в окно и… того. Знать, было что пограбить. Вот времечко–то настало — никакого порядка!

– Не говори, тетка,— машинально поддакнул он.

Уходя прочь, Ганскау ощущал в себе противное чувство запоздалого страха и еще — холодное бешенство. Сомневаться не приходилось: «Кокурюкай» избавлялся от лишних участников совместно совершенного преступления. Хороши союзнички, нечего сказать! Он остался в живых по чистейшей случайности, но «Черный дракон», конечно, постарается исправить осечку, и ожидать этого следовало в любой момент.

Ганскау знал толк в конспирации, да и связи во Владивостоке у него, слава богу, имелись.

Капитан на несколько дней бесследно исчез из поля зрения японской резидентуры, отсиделся в надежном месте и, вторично избегнув опасности при аресте красными небезызвестного Колобова, тоже функционера «Временного правительства», ускользнул в Гродеково. Только здесь его, кажется, снова засекли агенты «Черного дракона»,— несмотря на предпосадочную сумятицу, Ганскау, чьи чувства за последнее время чрезвычайно обострились, постоянно ощущал на себе чей–то внимательный взгляд, хотя полной уверенности в этом у него не было. Минули сутки с небольшим пути. Ничего подозрительного капитан пока не заметил. Настораживало лишь одно: в его двухместном купе второй пассажир так и не появился. На вопрос, заданный как бы между прочим, проводник — патриархальной бородой напоминающий генерала Хорвата, управляющего КВЖД,— с готовностью отвечал:

– Господа путейские инженеры пользуются на линии особыми привилегиями.

– Помилуй, да откуда ж известно, что я инженер КВЖД,— ведь я тебе бумаг своих не показывал?

– Об этом, ваше благородие, имею специальное предупреждение–с.

Расспрашивать далее Ганскау благоразумно воздержался. Однако чем больше вдумывался он в свое положение, тем становилось яснее, что дело, к которому он оказался причастным, слишком щекотливое и деликатное, чтобы японская разведка оставила его в живых: мертвые не болтают! — эту истину Ганскау исповедовал и сам. А то, что за прошедшие сутки не сделано никаких попыток убрать его, еще ни о чем не говорило. Могут постучать при подъезде к Харбину: «Проверка документов!» Что такое, скажем, выстрел из дамского браунинга? — так себе, хлопок, даже в соседнем купе он не будет услышан. Еще лучше ликвидировать его в самом Харбине: выстрелить в упор, в вокзальной толчее или немного спустя — в одной из темных привокзальных улочек… Тут его мысли были прерваны: показалось, что кто–то осторожно пробует с той стороны дверную ручку. Ганскау, не вынимая пистолет из кармана, отвел предохранитель и бесшумным кошачьим движением снялся с дивана. Постоял, прислушиваясь, потом крутнул запор и рывком отбросил дверь. За ней никого не оказалось, но в конце коридора какая–то неясная фигура быстро выскочила на тормозную площадку.