Инспекция - [17]

— Вы имеете в виду д‘Артаньяна?

— Этого мемуариста и шпиона Мазарини? Что вы! Нет. Я о нем и слыхом не слыхивал. Но виконт де Тюренн был изрядный полководец.

— Боюсь, мой друг, что об этом полководце никто из ныне здравствующих, кроме, пожалуй, узкого круга историков, даже и не подозревает, тогда как о мессире д‘Артаньяне слышали все.

— О, суд человеческий! Как ты тщетен!

— Да, мой друг. Утешьтесь и станьте философом.

— Я был им ещё при жизни. Вы не знаете, всякий, кому не везёт с женщинами, становится философом?

— Знаю. Но и многие из тех, кому с ними везёт — тоже.

— Неужели?

— Ещё как!

— Кто вы, мой таинственный собеседник?

— Философ. Просто философ.

— Ваше имя?

— Михаил Булгаков.

— Я наслышан. Вы активно интересуетесь историей, психологией и любовью…

— Я, как бы это выразиться, пишу книгу.

— Здесь?

— Что вас удивляет?

— Здесь это не нужно. Здесь это никто не оценит.

— Я работаю для себя. Только для себя.

— Подумать только! Так мог бы сказать только Он.

— Кто?

— Святый боже! … Но вы вздрогнули! Почему?

— Ваше сравнение неожиданно.

Глава 20. НЕПРИМИРИМАЯ ОППОЗИЦИЯ

Сухонький старикашка с ироничным лицом мягко тронул Его за плечо.

— Вы здесь новенький. Очень активен. Привлекаете внимание.

— Я здесь давно.

— Это были не вы. Тот, кто здесь был, мне хорошо известен. Вы — не Михаил Булгаков.

— Почему вы так говорите?

— Внешность обманчива, я на неё никогда не обращаю внимание.

— На что же вы его обращаете?

— На душу.

— Здесь только души и есть. Ничего кроме души.

— Я не это имею в виду. Я говорю о сути духа человеческого.

— И я — о том же.

— Нет. Вы говорите о душе в религиозном смысле, а я — о духе человеческом, о разуме, воле, чувствах, эмоциях.

— Разве это не одно и то же?

— Нет. Душа в религиозном смысле — поповщина и чепуха.

— И это мне говорит душа? Ведь вы — душа! Ваше тело давно умерло.

— Вздор.

— Как это? Разве ваш личный опыт не доказывает вам существование загробного мира?

— Чепуха. Личный опыт убеждает нас, что земля неподвижна, а солнце вращается вокруг неё. Разве это — истина?

— Но разве вы не убедились, что преисподняя существует?

— Я всего лишь убедился в том, что из одной формы существования я переместился в иную, которую я назвал бы некоторым сном. Я не исключаю, что через мгновение я проснусь и не буду помнить ничего из того, что мне нынче кажется явью. Не исключаю я и того, что прошлое было лишь сном, а явью является нынешнее моё существование. Что я действительно исключаю, так это то, что некоторой могущественной силе создавшей всё вокруг меня, и меня в том числе, присущ разум, изначальная идея.

— Любопытно!

— Да-с. Спонтанную творческую силу мы называем природой, а силу, наделенную разумом, человечество называет богом. Отрицая самосознание природы, я, как вы понимаете, отвергаю существование бога. А ведь именно эта тема вас так живо интересует, не так ли?

— Я в некотором роде пишу роман о Создателе.

— Бросьте! Не стройте из себя Михаила Булгакова. Повторяю: я вас раскусил. Я вижу, что вы — не тот, за кого вы себя выдаёте.

— Кто же я?

— Об этом я бы спросил вас. Кто вы?

— Если я скажу, что я и есть бог, вы поверите?

— Поверил бы, если бы верил в его существование.

— Что же вас убедит?

— Вероятно, ничто. Во всяком случае, не чудеса. Этого я нагляделся в цирке. Да и тут полно факиров и фокусников, называющих себя исчадиями ада, бесами и чертями. Грош — цена этим фокусам.

— Но ведь вы не можете сделать того, что делают они. Разве это не доказывает их могущество по отношению к вам?

— Я, сударь, за всю жизнь не снёс ни одного яйца, но преклоняться перед курицей на том основании, что она умеет делать то, чего я не умею, не стану.

— Курица не извергает огня изо рта, не может превращать вино в воду, сталь в золото…

— Обратитесь к пиротехникам, виноделам и сборщикам налогов, и они вас научат из ничего делать огонь, вино и золото. Никто из них не способен зародить жизнь, а курица делает это чуть не ежедневно. Уж если из этой кампании я и кому отдам дань уважения, то скорее виноделу и курице, чем сборщикам налогов и факирам.

— Мсье Вольтер, не смею с вами спорить. Пусть так. Пусть бога нет. Возможно, вы правы.

— И всё же кто вы и что здесь делаете?

— Я — тот, кого нет. Я изучаю обстановку в подведомственной территории.

— А-а-а! Начальство из высших сфер! Я уже ничему не удивляюсь в этом причудливом сне. И что же вы тут обнаружили плохого или хорошего?

— Все идет на самотёк. Надо что-то менять.

— А зачем?

— Сатана считает себя высшей инстанцией.

— Так оно и есть, видимо. Если он две тысячи лет был здесь полновластным хозяином, то так тому и быть.

— Но я должен вмешаться.

— Вы намерены и впредь здесь оставаться?

— Ни в коей мере.

— Тогда как вы обеспечите выполнение своих уточненных инструкций?

— Они будут выполняться просто потому, что иначе быть не может.

— Тогда почему же раньше они не выполнялись? Разве до этого ваши инструкции были не достаточно точными?

— Не было должного контроля.

— А как вы собираетесь его осуществлять впредь?

— Обращать взор свой суда чаще, чем ранее.

— Намного чаще, позвольте спросить?

— Я, разумеется, не смогу уделять достаточно много внимания этому вопросу, но изредка…