Иноземцы на русской службе - [21]

Под влиянием Елены князь Василий стал хаживать в «немецком» платье, регулярно бриться, а слухи об интимной жизни князя и новой княгини, просочившиеся из кремлевских теремов в город, того более шокировали народ. Болтали, будто князь настаивал, чтобы в супружеской спальне кроме него и жены еще присутствовал один из рынд, и непременно чтобы голый. И будто бы княгиня Елена была против этого, и не только из смущения, а еще из-за прагматического опасения того, как бы зачатых при подобных обстоятельствах детей не признали незаконным — при желании отцом княжичей можно было назвать рынду, выступавшего в качестве катализатора великокняжеских страстей.

Как бы там ни было, княгиня родила Василию двоих сыновей. Правда, князь Юрий родился немым дебилом, но зато другой княжий сынок, Иван, оказался телом крепок и умом боек.

Осенью 1529 года во время очередного московского визита посол Скиндер заболел и умер. Люди великого князя Василия, воспользовавшись удобным случаем, порылись в вещах покойного и нашли в них немало секретных документов, которые можно было бы назвать «компрометирующими материалами».

Прибывавшие в Москву послы Блистательной Порты были большей частью греками из хороших византийских родов, принявшими ислам, чтобы выразить покорность султану и получить достойную службу. В душе они сохраняли надежду на то, что со временем все вернется на круги своя, Стамбул снова станет Константинополем, и власть вернется к грекам. Послы султана прибывали с предложениями о подписании мира, союза между странами, но сами не больно желали этого союза, который закреплял бы поражение империи, делал бы власть турок еще прочнее. Неоднократно бывавший в Москве Скиндер играл в свою игру, всячески разжигая конфликт между двумя дворами, полагая, что противоборство Москвы и Стамбула будет на руку греческому делу. Посол сеял раздор между двумя странами и, надо сказать, в этом преуспел.

С Максимом Греком посол Скиндер был знаком до приезда в Москву, а так как они происходили из одного сословия и судьбы их семей были во многом схожи, то и политические взгляды этих знатных греков, их упования совпадали. Они часто встречались во время приездов посла и содержание сокровенных бесед от московитов скрывали. Но кое-какие заметки на этот счет дьяки московского князя нашли в бумагах посла. К этому моменту, правда, политическая составляющая обвинений в сотрудничестве с послом Скиндером потеряла актуальность. Но «иосифляне» не могли простить Максиму очень опасных, хорошо мотивированных аргументов, разрушавших их позиции, и всячески старались очернить греческого книжника, находившегося в их полной власти.

В 1531 году состоялся собор, на суд которого снова был выведен усталый и измученный тяжким заключением Максим. Обвиняемый уже не пытался, как прежде, дискутировать с обвинителями, ссылаясь на книжную науку. Он лишь отрицал личную ответственность и злой умысел, валя все на ошибки переписчиков. Но под давлением упорных судей, приведших обличительные примеры, Максим вынужден был признать ошибки — «некие малые описи», — которые-де произошли не от ереси или его, Максимова лукавства, а случайно, по забывчивости, в спешке или даже из-за злоупотребления вином. Публичное саморазоблачение и унижение Максима не удовлетворили натерпевшегося от его обличений митрополита Даниила, и приговором собора Максима признали виновным в преднамеренной порче книг. Его отлучили от причащения Св. Тайн и в оковах отправили в тверской Отроч Успенский монастырь. В мае того же 1531 года пред соборным судом предстал и сподвижник Максима по борьбе с «иосифлянами» Вассиан Патрикеев по прозвищу Косой и был отправлен в Волоколамский монастырь, где прежде содержали Максима Грека. Вассиан вскоре умер, и, как свидетельствовал князь Курбский, якобы даже не своей смертью.

В сентябре 1533 года разболевшийся великий князь Василий Иванович призвал к себе врача Никола Бюлова и, напомнив ему о своих милостях, спросил его, есть ли надежда на выздоровление. По словам летописи, Бюлов не стал врать и ответил, что не видит никакого средства, кроме помощи Божией.

Приняв слова врача с твердостью духа, князь объявил присутствующим о неизлечимости болезни и стал готовиться к смерти.

Но даже после кончины великого князя Никола Бюлов не смог — а может быть, уже и не захотел — покинуть Москву. Пережив князя Василия Ивановича на пять лет, доктор, звездочет, математик и переводчик отошел держать ответ перед Господом в 1538 году, уже будучи древним старцем.

Вдова великого князя, княгиня Елена, ставшая регентшей при сыне Иване, когда ей было только 25 лет, вовсе не собиралась чахнуть во цвете лет. Обретя свободу от склонного к сексуальным извращениям старого мужа и всю полноту власти в Московском княжестве, она правила весьма умело. Беря реванш за юность, отданную в жертву старому сладострастнику, княгиня осмелилась полюбить. Мамкой ее сына Ивана была Аграфена Челядининова, у которой был брат — князь Иван Федорович Телепнев-Оболенский, красавец и отчаянный рубака-воин, перед обаянием которого сердце вдовицы не устояло. Молодого князя возвели в звание конюшего боярина. Для влюбленной княгини он стал главным советчиком и фактически правил страной, отодвинув в тень не только Пожогина-Шигону, но и Михаила Львовича Глинского, дядю и наставника княгини, отводившего именно себе ту роль, которую играл при дворе Телепнев.