Иностранный русский - [2]

В мой первый преподавательский день в классе я обнаружил шестерых парней. Нам всем было не по себе. Я знал, что парни примерно моего возраста, но выглядели они явно старше. Смуглые, желтовато-коричневые лица, обветренные, почти бесцветные губы, одинаково черные густые шапки волос. Парни сутулились и держали руки под партами.

На меня они смотрели с недоверием. Сильно ухудшал ситуацию тот факт, что молодой человек за первой партой был косоглаз и его взгляд словно сковывал меня по обеим сторонам туловища: левый луч – с правой стороны, а правый, соответственно, – с левой. Я боялся пошевелиться, у меня было чувство, что он специально поставил растяжку, чтобы в конце концов я угодил в нее и подорвался.

– Здравствуйте! – выдавил наконец я и попытался улыбнуться.

Они молча ощупали меня взглядами, остановились на моем лице и очевидно жалкой улыбке. Наконец один из парней, самый старший на вид, поднялся и произнес: «Здрави дала тувари парипудуват».

Я понял, что так их научил полковник на предучебном инструктаже. Это следовало перевести как «здравия желаю, товарищ преподаватель». По-русски они не говорили и также ровным счетом ничего не понимали.

Парень сел. Судя по всему, он и есть лидер группы. Лидер был склонным к полноте, широкобровым, волосы его торчали в разные стороны, на щеках двухдневная щетина. Выглядел парень грозно. На лице его не отразилось ничего, он даже не сделал попытки наладить контакт.

– Меня зовут Александр, – представился я и показал рукой себе на грудь. – Я – Александр. А-лек-сандр. Я – Александр, а вы?

Я вытянул руку вперед, показывая на сидящих.

– Хо, – отозвался вдруг косоглазый, показал на себя и четко произнес: – Мохаммад.

– Спасибо. Очень приятно, – сказал я и повторил: – Александр. Мохаммад.

После этой нехитрой процедуры я перевел взгляд на студента, сидевшего рядом с Мохаммадом.

– Билал, – кивнул тот.

Я мысленно выдохнул. Это не было случайным совпадением, они действительно поняли, чего я хочу от них!

Билал был высоким, здоровым, раза в полтора крупнее своего соседа. Он вытащил из-под парты одну руку, и я невольно задержал взгляд. Это была кисть дровосека. Ручка, которую он держал между пальцев, казалась размером со спичку. Билал стал первым человеком в этом классе, который улыбнулся мне. Я улыбнулся еще шире.

Следующим представился Кашмир, парень, похожий на картинного арабского шейха. Тонкий нос, большие миндалевидные глаза. На мое приветствие Кашмир сощурился и что-то пробормотал на своем языке, но после сурового взгляда, который на него кинул староста, послушно промямлил свое имя.

Рядом с Кашмиром сидел сам староста, звали его Ахмадшах.

Первую парту второго ряда занимали Захарулла и Самандар. Захарулла был худым и адски черноглазым; черные отросшие кудри, венчавшие вытянутое огурцом лицо, делали его голову похожей на швабру. Самандар же был самый светлый из всех. Он взглянул на меня, и я заметил – глаза у этого перца совершенно круглые с вытянутыми кожными стрелками по бокам, как будто кошачьи. Самандар отвел глаза и уставился в парту.

Мохаммад Ходайи, Билал Актари, Кашмир Хайдари, Ахмадшах Ширзад, Захарулла Хан и Самандар Садат. По списку я знал их всех. Теперь эти чудны́е для моего уха фамилии предстали в реальных образах ребят моей группы, и чем больше я всматривался в их темные непроницаемые глаза, чем дольше разглядывал их жесткие, плотно сомкнутые рты, острые каменные скулы, недоверчивые позы, тем отчетливее понимал, что ни о каком падеже номер шесть, а тем более о светских беседах не может быть и речи. Глупости. План рухнул. Методические ножки моего колосса оказались из глины и кизяка.

Мои студенты не знали ровным счетом ничего, чистые, ничем не омраченные нули. Они не удосужились изучить даже алфавит перед приездом в Россию и переломали языки задолго до слова «здравствуйте». Даже мое имя показалось им настолько сложным, что пришлось согласиться на витиеватое и нескромное Саша-джан.

Зачем?

«Зачем?» и «Почему?». Ненавижу, когда условная жена европейца Наташа путает эти два слова, хотя все очень просто: зачем – это вопрос о цели, а почему – о причине.

Но это грамматика, а в жизни отличить «зачем» от «почему» не всегда просто. «Цель» – точно не то слово, которое двигало моей рукой, когда я подписывал полугодичный контракт на работу со студентами из Афганистана. Цели у меня не было. Во всяком случае, никакой определенной цели. Может быть, что-то в подсознании, так сказать, имплицитно, но и это вряд ли. Имелась ли причина? Пожалуй, да.

Выползая из аудитории после первого занятия, я как раз подумал о причине. Я был мокрый, как будто меня окатили из ведра. Всю пару я занимался тем, что шарил по карманам своей памяти, как алкоголик, потерявший последние деньги на водку, не находил ничего, пугался, смущался и потел. И так час тридцать. Я не мог вспомнить ни слова из прочитанных методичек, не понимал, что несу и на каком я свете вообще нахожусь.

Преподавать без всякого опыта работы, с незаконченным образованием я устроился по блату.

– Любой третьекурсник справится, – заявила моя тетка Виктория.

Это, безусловно, был заход со стороны честолюбия. Виктория тоже филолог, кандидат наук, ее крутизна недосягаема, авторитет упирается кроной в поднебесную, а брать на слабо – ее любимый приемчик. Вика – младшая сестра моей мамы. Несмотря на то что слово «тетя», «тетка» или тем более «тетушка» звучит по-взрослому благоразумно, Виктория не очень соответствует образу от этого слова. Она старше меня на двенадцать лет, и фактически мы выросли с ней как брат с сестрой в дореволюционных семьях, где у старших и младших детей могла быть разница и побольше.