… И.Г. Эренбург так описал состояние на середину 1915 г. русскоязычных добровольцев, оказавшихся в Легионе: «История добровольцев, пошедших с флагами и песнями защищать Францию, трагична. Иностранный легион до войны состоял из разноплеменных преступников, которые меняли свое имя и, отбыв военную службу, становились полноправными гражданами. Легионеров отправляли обычно в колонии усмирять мятежников. Понятно, какие нравы царили в легионе. Русские, в большинстве политические эмигранты, евреи, покинувшие «черту оседлости» после погромов, и студенты настаивали, чтобы их зачислили в обыкновенные французские полки; никто их не хотел выслушать. Издевательства продолжались. Добровольцы 22 июня 1915 г. взбунтовались, избив нескольких особенно грубых унтер-офицеров. Военно-полевой суд приговорил 9 русских к расстрелу. Военный атташе русского посольства, граф А.А. Игнатьев, возмущенный несправедливостью, добился отмены приговора, но слишком поздно. Русские умерли с криком: «Да здравствует Франция!»
[41] Наряду с этим А.А. Игнатьев 6 июля 1915 г. отправил телеграфное донесение в Петроград по 2-му полку Французского иностранного легиона, где служил Пешков, приемный сын Горького и старший брат Свердлова: «Как полковник, так и высшее начальство отзываются с высокой похвалой о храбрости наших волонтеров, которые без различия национальности доблестно сражались в последних упорных боях и потеряли более половины своего состава убитыми и раненными».
[42] Однако с самого начала отношения между старыми и новыми легионерами складывались непросто. Первые поначалу с презрением относились к русскоязычным добровольцам, считая, что те пошли в Легион из-за мелких корыстных интересов, смеялись над «патриотизмом» русских и сомневались в их боевых качествах. К такой обстановке прибавлялись ужасные условия легионной службы. Об этом свидетельствует отрывок из одного легионерского письма: «Но все переносилось относительно спокойно. Недовольство выливалось лишь в форму заявлений, просьб, жалоб в письмах к родным, поисках возможности уйти с фронта со стороны одиночек. Это продолжалось до тех пор, пока была сильна боевая репутация старых легионеров, когда масса волонтеров продолжала смотреть на своих специфических командиров, как на военных наставников, пример которых в действительности был очень важен в грядущих битвах с немцами. И как только те, кто пришел на фронт, как воины, увидели, что в боевом отношении многие старые легионеры оставляют желать лучшего, что в особенности те из них, которые прославились пренебрежительным отношением к волонтерам, сами, как бойцы, стоят мало, как сейчас же стало наступать время более резких столкновений. Не только личные обиды становились уже стимулом для этих протестов. Здесь, главным образом, необходимость их стала диктоваться сознанием того обстоятельства, что поставленные командирами старые легионеры не могут, к их огорчению, быстро приспосабливаться к условиям новой войны, не умеют уловить психологии противника, не способны вести людей и, благодаря этому, могут только ослабить силу нашего сопротивления немцам».
[43] В конце лета — начале осени 1915 г. пожелавших оставить Французский иностранный легион разделили на две группы: тех, кто захотел перевестись во французские регулярные полки, и тех, кто решил после всего пережитого вернуться в Россию. Последних оказалось около 600 человек.
[44] Легионное командование стремилось не придавать широкой огласке факт того, что большая часть русских, итальянских и бельгийских волонтеров в 1915 г. ушла из Легиона. Авторы «Золотой книги Французского иностранного легиона» упомянули об этом очень скупо: «Выделение большого контингента итальянцев, бельгийцев и русских, вызванное тем, что представители каждой из этих групп соответственно присоединились к своей национальной армии, привело к решению расформировать 3-й маршевый полк Легиона».
[45] Интересно, что «среди взятых французами в плен германцев на северо-востоке от Авакура находился и 1 русский, который до войны занимался в Париже изготовлением фуражек и при объявлении войны был насильно привлечен к военной службе в рядах французской армии вместе с 30-ю другими русскими. Почти все эти русские были к тому времени убиты или ранены».
[46]Очевидно, озлобившись на легионные порядки, один из русских перешел на сторону немцев, чтобы отомстить за свои страдания. В конце лета и начале осени 1917 г. многие из эмигрантов-фронтовиков, в том числе и легионеров, смогли уехать в Россию. Это произошло после многочисленных ходатайств со стороны эмигрантского «Комитета Обороны», созданного специально для содействия русскоязычным волонтерам во французской армии, в военное министерство Франции. Оно разрешило желающим из числа русских волонтеров и легионеров уехать в Россию. При этом русскоязычные эмигранты всеми силами противились тому, чтобы их зачислили в русские полки экспедиционного корпуса во Франции.[47] В очередной раз Легион спас Францию в августе 1917 г. во время жесточайших боев под Верденом, когда немцы стали теснить французов и с минуты на минуту ожидалось, что они прорвут оборону. Это означало катастрофу для Франции. Французское командование вводит 20 августа в бой свой последний резерв — Марокканскую дивизию и Иностранный легион в ее составе. Брошенный в контратаку, Французский иностранный легион остановил и отбросил немцев в жесточайших двухдневных боях. В очередной раз Легион вырвал победу у врага на самом опасном участке фронта. Цена — потеря им 60 % процентов личного состава. Немало было среди этих жертв и русских. Сам генерал Доган в речи, посвященной событиям августа 1917 г. под Верденом, отмечал стойкость и героизм русских легионеров, отдавших свои жизни в лобовых атаках на хорошо укрепленные немецкие позиции. Сразу после стабилизации фронта на этом участке Французский иностранный легион сняли с фронта для доукомплектования… Легион действительно уравнивал всех — чего стоит, например, тот факт, что в его составе многие немцы продолжали воевать против своих же! Годы неимоверно тяжелой службы, проходящей в чрезвычайно тяжелых условиях, страшная дисциплина сделали свое дело — легионеры постепенно по-настоящему становились людьми без Родины и, ничтоже сумняшеся, воевали и против нее, как это и случилось с немцами Легиона. Французский иностранный легион был своеобразным подразделением, это факт. В этой воинской части был поставлен культ Легиона над всем тем, что могло составлять ранее ценности для людей до прихода их туда — любви к Родине, родным — наиболее главными для них вещами… Здесь же воспитывались исключительно преданность лишь Легиону и делалось все, чтобы прежние ценности для новичка атрофировались. В этом-то и состоит главная особенность Иностранного легиона и его зловещая сила. Все здесь изначально было сделано для того, чтобы легионеры стали своеобразными манкуртами, «иванами, не помнящими родства». Легионному начальству это нужно для того, чтобы в его подразделении царило бы над всем единство одной идеи — служение Франции, пусть даже и против своей Родины, но в составе Легиона. Что может быть еще чудовищнее? Человек, пришедший во Французский иностранный легион, с потерей собственного имени отрекается от прошлой жизни и ее ценностей, становясь обычным манкуртом, послушным бультерьером Франции, готовым по приказу легионного начальства вонзить зубы хоть в родную мать…
