Иностранные связи - [8]

Винни слушает новых знакомых, сдержанно отвечает на дружелюбные вопросы, гадая про себя, почему жители Соединенных Штатов считают своим долгом выложить каждому встречному подробности личной жизни. Мало того, что забивают головы ненужной чепухой, так ведь можно и обидеть ненароком, отпугнуть случайных знакомых. (Зять Мампсона, как и многие до него, только что сказал Винни: «Стало быть, английский преподаете? Черт подери, надо мне подбирать выражения — я сроду в английском ничего не смыслил».) На Британских же островах, напротив, если два незнакомца едут в купе и разговаривают, то обсуждают они только общие темы и обычно не рассказывают, кто они, чем занимаются, куда и откуда едут.

Когда самолет уже над Хитроу, Винни успевают порядком надоесть и Чак Мампсон, и его родня. А динамики, как назло, сообщают, что из-за «пробки» над аэропортом посадка задерживается. Пока самолет, заваливаясь набок, с гулом наматывает круги в туманном ночном небе, наверняка с риском врезаться в другие самолеты, Винни узнает много нового о климате и росте населения Талсы и Форт-Уэрта, о коммунальных службах и электроснабжении, о вязании крючком («сестренка» вяжет детское одеяльце — ждут пятого внука) и о маршруте, который предлагает фирма «Сан-Турз». И когда лайнер наконец тяжело опускается на посадочную полосу Хитроу, Винни рада не только благополучному приземлению, но и возможности отделаться от новых знакомых.

Винни предусмотрительно выбрала место, поэтому одной из первых спускается по трапу на землю и проходит паспортный контроль. Нужно поторопиться: самолет опоздал на полчаса с небольшим, и автобусы до Лондона вот-вот перестанут ходить. Однако в зоне выдачи багажа от опыта Винни пользы немного. Она, конечно, знает, где взять багажную тележку и где лучше встать у конвейерной ленты, чтобы скорее увидеть и схватить чемоданы, но если ее сумка появляется почти сразу, то чемодана все нет и нет.

Длинный прохладный зал с низким потолком заполняется растерянными пассажирами; стрелка на часах Винни отсчитывает минуты; проползают мимо незнакомые чемоданы, сумки, рюкзаки, картонные коробки. Винни мысленно перебирает содержимое своего (потерянного? украденного?) чемодана: в нем не только почти вся ее теплая одежда, но и, что самое печальное, записи для научной работы, важные справочники и распечатки, все стихи, которые она собрала в Америке для сравнения с британской поэзией, — почти сто страниц бесценного материала. Пока у ног Винни скапливаются чужие сумки, она представляет, через что придется пройти, чтобы заменить все содержимое чемодана. Походы по универмагам, аптекам и книжным магазинам, ксерокопирование по 15 пенсов за страницу (в Коринфе ксерокс бесплатный), письмо иностранному профессору, который пользуется сейчас ее кабинетом, с просьбой открыть запечатанную картотеку и найти папку с пометкой… какой пометкой, черт возьми? А вдруг папка не в университете, а дома, в запертой нежилой комнате, от которой у временных жильцов нет ключа? Неужели придется отправлять дубликат ключа жильцам, двум аспирантам-архитекторам, предоставив им доступ к письмам, дневникам, к первым изданиям книг с иллюстрациями Артура Рэкхема и Эдмонда Дюлака и к коллекции вин? Вокруг Винни собирается чужой багаж, а невидимый грязно-белый пес носится с жалобным воем. «Бедняжка Винни, чего же ты хотела? — скулит он. — Опять не повезло».

Двадцать минут спустя, когда в зоне выдачи багажа почти никого не остается, лента конвейера подтаскивает наконец и чемодан Винни; один уголок у него смят, замок с того же боку открыт. Винни так устала и измучилась ожиданием, что у нее нет сил ни радоваться, ни думать об иске за убытки. С унылым видом снимает она чемодан с конвейера и громоздит на тележку. Таможенный инспектор, позевывая, взмахом руки пропускает Винни в вестибюль, где, несмотря на поздний час, все еще ждет многоязычная толпа. У одних на руках дети, другие держат таблички с именами тех, кого должны встретить. Когда входит Винни, все сначала глядят на нее, потом ей за спину. Смотрят, машут руками, кричат, бросаются вперед, тянутся к друзьям и родным, оттесняя Винни в сторону.

Винни, которую никто не ждет и не встречает, бросает еще один тревожный взгляд на часы, ахает и устремляется с тележкой через весь зал к выходу, а позади нее трусит Фидо. Вскоре Винни начинает задыхаться, сердце готово выскочить из груди — надо сбавить шаг. Дело ясное: она стареет, слабеет и телом, и духом. Сумки тяжелеют с каждым разом; не за горами тот день, когда Винни, совсем немощная и больная, не сможет ездить одна — а больше ей ездить не с кем; Фидо трется о ноги Винни и горестно посапывает. Прекрати! Сумки тяжелее обычного, потому что Винни едет надолго и вещей взяла больше. Только и всего. А автобус, конечно, подождет — ведь сегодня все рейсы задерживаются. Ни к чему спешить, думает Винни. Ни к чему выбиваться из сил, беспокоиться.

И ошибается, как оказалось. Когда Винни, осторожно толкая тележку, выходит на залитую дождем ночную улицу, от остановки чуть поодаль отъезжает красный двухэтажный автобус. Ее криков «Стойте! Подождите!» то ли не слышат, то ли не желают слышать. Хуже того, на стоянке ни одного такси — только очередь измученных людей. Винни тоже стоит и ждет, продрогшая, усталая, и тоска после перелета накатывает на нее холодной соленой волной. Что она делает здесь среди ночи, в этой каменной пустыне? Зачем ехала так далеко и столько денег пустила на ветер? Никто ее не звал, никто не ждет — ни здесь, ни в другом месте. Никому не нужно ее дурацкое исследование детских стишков. Фидо забрался на помятый чемодан и протяжно воет.