Иностранные связи - [2]

Шрифт
Интервал

Подобные внутренние монологи для Винни дело обычное, однако сейчас ей не до них. В ее шумном вздохе, с которым она откинулась на жесткую спинку синего плюшевого кресла, прозвучало не облегчение, а горечь. К полету Винни готовилась чисто механически, и если бы не люди вокруг — разрыдалась бы от боли и обиды, заливая слезами страницы «Лондон таймс».

Двадцать минут тому назад, в зале ожидания, будучи еще в прекрасном расположении духа, Винни прочла в одном из центральных журналов страны презрительный отзыв о работе, которой она посвятила жизнь. Проекты такого рода, — говорилось в статье, — есть не что иное, как пустая трата государственных денег, торжество мелкой, никому не нужной псевдоучености, свидетельство общего упадка гуманитарных наук в сегодняшней Америке. Кому нужно исследование детского дворового вздора? — вопрошал автор, некий профессор Л. Д. Циммерн, преподаватель английского языка в Колумбийском университете. — В ответ на этот вопрос мистер или мисс Майнер, несомненно, примется рассуждать об историческом, социальном и культурном значении стишка «Хоровод мы ведем», выискивая доводы в свою пользу, но они будут малоубедительны.

Обиднее всего, что незаслуженные нападки напечатал «Атлантик», самый любимый журнал Винни вот уже более тридцати лет. Она выросла в предместьях Нью-Йорка и преподает в университете на севере штата, но в душе осталась верна Новой Англии. По мнению Винни, американская культура, отдав в конце XIX века бразды правления Нью-Йорку, сделала гигантский шаг назад; хорошо еще, что «Атлантик» по-прежнему издается в Бостоне. Именно с этим журналом связывает Винни мечты о том, как ее работа получит признание. Она не раз представляла, как это будет: письмо из редакции со стандартными вопросами; первое интервью любознательному, преисполненному почтения журналисту; название готовой статьи; наконец, тот миг, когда коллеги в университете Коринф и по всей стране откроют журнал и увидят на глянцевой странице ее имя, напечатанное знакомым изящным шрифтом. (Честолюбие Винни, при всем его постоянстве и пылкости, весьма скромно: она ни разу не воображала свое имя на обложке «Атлантик».) А потом будут изумленно-радостные улыбки друзей; кривые усмешки недругов — тех, кто недооценивает и саму Винни, и ее работу. Увы, их намного больше, чем друзей.

А все потому, что на кафедре у Винни — впрочем, как и на большинстве языковых факультетов — детская литература — что-то вроде бедной родственницы, падчерицы, которую вынужденно терпят, потому что слова ее схожи со сверкающими драгоценными камнями, которые притягивают многочисленных, пусть и не столь блестящих, студентов. И сидит она в углу за печкой, пока ее сестры, ленивицы и уродины, обедают за столом у декана — хотя, судя по тому, как неохотно к ним идут студенты, изо рта у этих сестриц должны сыпаться жабы и ящерицы.

Вот и сбылась моя мечта, с горечью думает Винни. «Атлантик» отметил мой труд. Как всегда, не повезло. Были ведь и другие, на кого профессор Циммерн мог бы излить свою злобу. А выбрал он, разумеется, меня — кого же еще?

А Фидо-то, оказывается, все-таки пробрался на борт самолета и теперь посапывает у ног Винни, вот только оттолкнуть его нет у нее сил.

Над креслом вспыхнула сигнальная лампочка; загудели двигатели, как будто им передалась внутренняя дрожь Винни. Сквозь мутное, кривое стекло Винни смотрит на серый бетон взлетного поля, на кучи грязного мерзлого снега, на взлетающие самолеты, но видит она бесчисленное множество номеров «Атлантик»: одни вот-вот отправятся, другие уже в пути, летят в одиночку или целыми армиями по Америке, едут в чемоданах у путешественников, мчатся в автомобилях и поездах, лежат стопками в киосках. Нетрудно представить последствия этого массового перелета. Винни видит — по всей стране, дома и на работе, в библиотеках и зубных кабинетах — своих нынешних и бывших коллег, студентов, соседей, друзей (не говоря уж о членах комитета, который присуждает гранты). Все они рано или поздно откроют «Атлантик», станут листать белые глянцевые страницы и наткнутся на ужасную заметку. Винни знает, кто из них разразится хохотом, кто прочтет эти строки вслух со злорадной ухмылкой, кто вздохнет сочувственно, а кто подумает или скажет со стоном: какой позор для кафедры и для фонда! «Бедняжка Винни, — бросит кто-нибудь. — Но согласитесь, название проекта у нее и впрямь забавное: „Сравнительное исследование игрового фольклора британских и американских детей“. Смех, да и только, в самом деле».

Забавное название? Может быть. Но уж никак не содержание, что и доказывает Винни вот уже много лет. Материал ее лишь на первый взгляд кажется несерьезным, а на деле в нем скрыт глубокий смысл. Взять, к примеру, — в голове у Винни само собой складывается письмо редактору «Атлантик» — тот стишок, против которого ополчился профессор Циммерн:

Хоровод мы ведем
И цветы с собой несем.
Пепел, пепел,
Все умрем.

Стихотворение это, как свидетельствует и сам текст, и исторические данные, скорее всего, датируется периодом Великой чумы 1665 года. Если так, то в строке «и цветы с собой несем» речь, вероятно, идет о букетах цветов и трав, которыми лондонцы пытались защититься от болезни, а в строках «Пепел, пепел, все умрем» — о том, как сжигали мертвые тела, которыми были усеяны улицы.


Рекомендуем почитать
Блюз перерождений

Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.


Осенью мы уйдем

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Другое детство

ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.


Ашантийская куколка

«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.


Рингштрассе

Рассказ был написан для сборника «1865, 2015. 150 Jahre Wiener Ringstraße. Dreizehn Betrachtungen», подготовленного издательством Metroverlag.


Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов

Проза Ильи Крупника почти не печаталась во второй половине XX века: писатель попал в так называемый «черный список». «Почти реалистические» сочинения Крупника внутренне сродни неореализму Феллини и параллельным пространствам картин Шагала, где зрительная (сюр)реальность обнажает вневременные, вечные темы жизни: противостояние доброты и жестокости, крах привычного порядка, загадка творчества, обрушение индивидуального мира, великая сила искренних чувств — то есть то, что волнует читателей нового XXI века.


Хроника одного скандала

Школа во все времена была непростым местом, где сталкиваются зрелость и юность, где порой буйно расцветает махровое ханжество, пытаясь задушить первую любовь. Именно в такой мир попадает свободолюбивая и открытая Шеба Харт, преподавательница гончарного мастерства. Аристократичная и раскрепощенная Шеба невольно становится школьной сенсацией. К ней тянет не только учителей, но и учеников. Старейшина учительского клана Барбара старается завоевать ее дружбу, а юный Конноли — любовь. И вскоре Барбара оказывается единственной свидетельницей — аморального с общепринятой точки зрения — романа между подростком и сорокалетней женщиной.


Званый ужин

Незадолго до большого события для Алекса и Тильды — званого ужина, который должен обеспечить будущее Алекса, — на пороге дома объявляется странная девушка Клэрри. Пришла она не просто так, а чтобы поделиться тайной, которая гнетет ее. Но с этой минуты торжественный ужин в респектабельной компании стремительно начал превращаться в вечер-катастрофу. Светская беседа оборачивается раскрытыми секретами, судорожными признаниями и взаимными обвинениями. Загадочная Клэрри, у которой случаются галлюцинации, словно провоцирует окружающих выдать свои самые темные тайны.«Званый ужин» — страшная и забавная, нежная и злая книга о попытках современного человека скрыть правду, заменив ее суррогатами из лжи и расхожих представлений.


Насколько мы близки

Прил и Рут - самые близкие подруги. Они очень разные. Рут - феминистка и остра на язык. Прил придерживается менее свободных взглядов и мечтает когда-нибудь стать писательницей. Но, несмотря на несхожесть, двух женщин объединяет не только быт, но и общность взглядов на мир, симпатии и антипатии. Любая радость или горесть пополам, нет подруг преданней, чем Рут и Прил. Но однажды Рут исчезает, не предупредив ни мужа, ни лучшую подругу. Уезжает навсегда, оставляет прежнюю жизнь, чтобы начать новую. Почему? Зачем? Что не устраивало ее? Оставшись одна, Прил начинает понимать, сколь много значила в ее жизни эта женская дружба.