Иностранка - [25]
Балиев недовольно хмурился:
— Не знаю, как тут быть, Мария Федоровна. Решения в таких делах, конечно, принимаются Москвой. При этом многое, естественно, зависит и от наших, так сказать, рекомендаций…
Китаянка принесла им чаю. Мелко кланяясь, бесшумно удалилась. Жора вслед ей крикнул:
— Побыстрее, дорогуша! Выше ногу, уже глаз!..
Балиев наконец кивнул:
— Рассказывайте.
— Что?
— Да все как есть.
— А что рассказывать? Жила я хорошо, материально и вообще. Уехала по глупости. Хочу, как говорится, искупить. Вплоть до лишения свободы…
Жора снова возмутился:
— Брось ты, мать! Кого теперь сажают?! Нынче, чтобы сесть, особые заслуги требуются. Типа шпионажа…
Тут Балиев строго уточнил:
— Бывают исключения.
— Для полицаев!.. А Мария Федоровна — просто несознательная.
— В общем, — неохотно подтвердил Балиев, — это так. И все-таки прощение надо заслужить. А как, на этот счет мы будем говорить в посольстве.
— Я должна приехать?
— Чем скорей, тем лучше. Ждем вас каждый понедельник. С часу до шести. Записывайте адрес.
— А теперь, — сказал ей Жора, — можно вас запечатлеть? Как говорится, не для протокола.
Он вынул из кармана фотоаппарат. Балиев чуть придвинулся к Марусе. Официант с дымящимся подносом замер в нескольких шагах.
Зачем им фотография понадобилась думала Маруся. В качестве улики? В доказательство успешно проведенной операции? Зачем? И ехать ли мне в это чертово посольство?.. Надо бы поехать. Просто ради интереса…
Муся ехала «Амтраком» в шесть утра. За окнами мелькали реки, горы, перелески — все как будто нарисованное. Утренний пейзаж в оконной раме. Не природа, думала Маруся, а какая-то цивилизация…
Затем она гуляла час по Вашингтону. Ничего особенного. Если что и бросилось в глаза, так это множество строительных лесов.
Посольский особняк едва виднелся среди зелени. Казалось, что ограда лишь поддерживает ветки. Прутья были крашеные, толстые, с шипами.
Муся постояла возле запертых дверей, нажала кнопку.
Вестибюль, на противоположной стенке — герб, телеустройство…
— Ждите!
Кресло, стол, журналы «Огонек», знакомые портреты, бархатные шторы, холодильник…
Ждать пришлось недолго. Вышли трое. Жора, сам Балиев и еще довольно гнусный тип в очках. (Лицо, как бельевая пуговица, вспоминала Муся.)
Далее — минуты три бессмысленных формальностей:
— Устали? Как доехали? Хотите пепси-колы?
После этого Балиев ей сказал:
— Знакомьтесь — Кокорев Гордей Борисович.
— Мы так его и называем — КГБ, — добавил Жора.
Кокорев прервал его довольно строгим жестом:
— Я прошу внимания. Давайте подытожим факты. Некая Мария Татарович покидает родину. Затем Мария Татарович, видите ли, просится обратно. Создается ощущение, как будто родина для некоторых — это переменная величина. Хочу — уеду, передумаю — вернусь. Как будто дело происходит в гастрономе или же на рынке. Между тем совершено, я извиняюсь, гнусное предательство. А значит, надо искупить свою вину. И уж затем, гражданка Татарович, будет решено, пускать ли вас обратно. Или не пускать. Но и тогда решение потребует, учтите, безграничного мягкосердечия. А ведь и у социалистического гуманизма есть пределы.
— Есть, — уверенно поддакнул Жора.
Наступила пауза. Гудели кондиционеры. Холодильник то и дело начинал вибрировать.
Маруся неуверенно спросила:
— Что же вы мне посоветуете?
Кокорев помедлил и затем сказал:
— А вы, Мария Федоровна, напишите.
— Что?
— Статью, заметку, что-то в этом роде.
— Я? О чем?
— Да обо всем. Детально изложите все, как было. Как вы жили без забот и огорчений. Как на вас подействовали речи Цехновицера. И как потом вы совершили ложный шаг. И как теперь раскаиваетесь… Ясно?.. Поделитесь мыслями…
— Откуда?
— Что — откуда?
— Мысли.
— Мыслей я подкину, — вставил Жора.
— Мысли не проблема, — согласился Кокорев.
Балиев неожиданно заметил:
— У одних есть мысли. У других — единомышленники…
— Хорошо, — сказала Муся, — ну, положим, я все это изложу. И что же дальше?
— Дальше мы все это напечатаем. Ваш случай будет для кого-нибудь уроком.
— Кто же это напечатает? — спросила Муся.
— Кто угодно. С нашей-то рекомендацией!.. Да хоть «Литературная газета».
— Или «Нью-Йорк Таймс», — добавил Жора.
— Я ведь и писать-то не умею.
— Как умеете. Ведь это не стихи. Здесь основное — факты. Если надо, мы подредактируем.
— Послушай, мать, — кривлялся Жора, — соглашайся, не томи.
— Я попрошу Довлатова, — сказала Муся.
Кокорев переспросил:
— Кого?
— Вы что, Довлатова не знаете? Он пишет, как Тургенев, даже лучше.
— Ну, если как Тургенев, этого вполне достаточно, — сказал Балиев.
— Действуйте, — напутствовал Марусю Кокорев.
— Попробую…
В баре оставались — мы, какой-то пьяный с фокстерьером и задумчивая черная девица. А может, чуть живая от наркотиков.
Маруся вдруг сказала:
— Угости ее шампанским.
Я спросил:
— Желаете шампанского?
Девица удивленно посмотрела на меня. Ведь я был не один. Затем она решительно и грубо повернулась к нам спиной.
Мой странный жест ей, видно, не понравился. Она даже проверила — на месте ли ее коричневая сумочка.
— Чего это она? — спросила Муся.
— Ты не в Ленинграде, — говорю.
Мы вышли на сырую улицу, под дождь. Автомашины проносились мимо наподобие подводных лодок.
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
Сергей Довлатов родился в эвакуации и умер в эмиграции. Как писатель он сложился в Ленинграде, но успех к нему пришел в Америке, где он жил с 1979 года. Его художественная мысль при видимой парадоксальности, обоснованной жизненным опытом, проста и благородна: рассказать, как странно живут люди — то печально смеясь, то смешно печалясь. В его книгах нет праведников, потому что нет в них и злодеев. Писатель знает: и рай, и ад — внутри нас самих. Верил Довлатов в одно — в «улыбку разума». Эта достойная, сдержанная позиция принесла Сергею Довлатову в конце второго тысячелетия повсеместную известность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Двенадцать глав «Наших» создавались Довлатовым в начале 1980-х годов как самостоятельные рассказы. Герои — реальные люди, отсюда и один из вариантов названия будущей книги — «Семейный альбом», в которой звучит «негромкая музыка здравого смысла» (И. Бродский), помогающая нам сохранять достоинство в самых невероятных жизненных ситуациях.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ББК 84Р7 Б 88 Художник Ю.Боровицкий Оформление А.Катцов Анатолий Николаевич БУЗУЛУКСКИЙ Время сержанта Николаева: повести, рассказы. — СПб.: Изд-во «Белл», 1994. — 224 с. «Время сержанта Николаева» — книга молодого петербургского автора А. Бузулукского. Название символическое, в чем легко убедиться. В центре повестей и рассказов, представленных в сборнике, — наше Время, со всеми закономерными странностями, плавное и порывистое, мучительное и смешное. ISBN 5-85474-022-2 © А.Бузулукский, 1994. © Ю.Боровицкий, А.Катцов (оформление), 1994.
Карл Штерн живет в Берлине, ему четырнадцать лет, он хорошо учится, но больше всего любит рисовать и мечтает стать художником-иллюстратором. В последний день учебного года на Карла нападают члены банды «Волчья стая», убежденные нацисты из его школы. На дворе 1934 год. Гитлер уже у власти, и то, что Карл – еврей, теперь становится проблемой. В тот же день на вернисаже в галерее отца Карл встречает Макса Шмелинга, живую легенду бокса, «идеального арийца». Макс предлагает Карлу брать у него уроки бокса…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.