Инопланетянка варвара - [70]

Честно говоря, видя, как они тайком шастают вокруг, наводит меня на мысли.

Я выжидаю, пока обстановка не погружается в подавляющую тишину, а это уже поздняя ночь. Тогда я выскальзываю из своего собственного ложа из шкур (поскольку они теперь уже столь «обходительно» предоставили его мне для постоянного пользования), и на цыпочках крадусь к главному залу пещеры.

И, конечно же, этот болван Аехако спит у входа в девичью пещеру. Он, окинув меня сонным взглядом, садится, когда я на цыпочках пытаюсь пройти мимо него.

— Куда собралась?

— В туалет, — отвечаю я ему.

— Здесь есть комната для этого, — отмечает он, вставая на ноги.

— Ну а ты куда идешь? — спрашиваю я, пытаясь пройти мимо него.

— Я следую за тобой, конечно.

— Черт. А ты можешь не идти?

Он вздыхает и озирается, затем тащит меня в главную пещеру. Я следую за ним, охваченная любопытством, и мы проходим в тихую нишу. И тогда он наклоняется, чтобы прошептать.

— Пытаешься сбежать?

— Побег подразумевает, что меня удерживают в плену, не так ли? — я скрещиваю руки у себя на груди. — Ты мне скажи. Я пытаюсь сбежать?

— Ты очень упрямая, так ведь? — он скрещивает руки на груди, копируя мою позу.

— Приятель, ты даже не представляешь как сильно.

Он выглядит озадаченным.

— Если бы я знал, то не спрашивал бы.

Я делаю взмах рукой.

— Это сарказм. Расспроси Кайру об этом. Слушай, я просто хочу увидеть Рáхоша, ладно? Я скучаю по нему, — у меня слегка ломается голос. — Мне важно знать, что с ним все в порядке.

Вообще-то, я знаю, что он не в порядке, но все равно хочу его видеть.

Я ожидаю, что Аехако попытается воспрепятствовать и потребует, чтобы я вернулась в свою постель, но вместо этого он оглядывается вокруг по пещере. Он снова наклоняется ко мне.

— Если я отпущу тебя поговорить с ним, я должен попросить тебя кое-что сделать.

— Что? — я стараюсь не показывать свое рвение.

На этот раз он не смеется и не улыбается. Его лицо искажено от напряжения.

— Ты должна сказать ему, что он должен уйти отсюда. Ему нельзя здесь оставаться, — когда у меня в изумлении открывается рот, он продолжает. — Это доведет его до гибели. Он бесконечно охотится и вообще не спит. Он считает, что его единственная цель состоит в том, чтобы обеспечивать тебя, и сейчас он уничтожает себя, только чтобы это сделать. Сейчас у него напрочь отсутствует чувство собственной значимости. Ты должна убедить его уйти и начать жизнь заново.

Как больно сердцу. Как тяжело, должно быть, сейчас Рáхошу? Я чувствую себя виноватой, что я здесь, среди людей, купаюсь в бассейне, тогда как он где-то там, несчастный и в полном одиночестве. Я вынуждаю себя кивнуть.

— Конечно.

Я выдаю сплошное вранье. Я вовсе не собираюсь говорить ему, чтобы он уходил. Но если это то, что нужно, чтобы убедить Аехако, я скажу все, что он хочет услышать.

Он целую вечность разглядывает меня, а потом кивает головой.

— Тогда пошли.

Я должна сдерживать свое волнение. При мысли о Рáхоше моя вошь тут же начинает пульсировать в груди, и я прижимаю руку к груди, чтобы успокоить ее.

РÁХОШ

Я вырываю стрелу из своей дичи, ярость — единственное, что заставляет меня продолжать двигаться. Ярость и необходимость обеспечивать мою пару.

Они могут удерживать ее подальше от меня, но они не могут помешать мне выполнить мой долг перед ней.

Я возвращаю стрелу в колчан и подбираю свою дичь. Это — жирный пернатый зверь и будет отменной едой для Лиз. Я представляю ее мягкие, розовые губки, растянутые в вынужденную улыбку, когда ее кормят, но позволяющую мне понять, что она не в восторге от этого. Мол, она может сама себя прокормить, ну, спасибо. И что она — столь же сильная и способная охотница, как и я.

Я потираю грудь, где ощущается боль при одной лишь мысли о ее прекрасном личике. Мой кхай молчит. Он скорбит о ее потере так же остро, как и я.

Уже поздно, луны высоко в небе и разливают свой свет по снежной белизне. У меня ломит кости от истощения, и я не могу припомнить, когда я ел в последний раз, но это не имеет значения. Накормить Лиз — единственное, что заставляет меня двигаться вперед. У меня остались болезненные воспоминания о крайнем отчаянии моего отца из-за смерти моей матери — его страданиях и неспособности долгое время подняться с постели, чтобы заботиться обо мне и больном младшем братике, который был обречен умереть без надлежащей заботы.

Тогда я не понимал его страдания. Теперь понимаю. Я сам все это проживаю.

Снежинки падают мне в глаза, а ночной ветер все усиливается. Я сразу напрягаюсь. Холод ничуть меня не беспокоит, но я беспокоюсь о своей Лиз. Люди такие хрупкие. А что, если остальные ее не согреют? А что, если они о ней не позаботятся, как я? Паника сжимает в тисках мою грудь, и я немедленно подхватываю свою последнюю дичь и возвращаюсь обратно к племенным пещерам. Я передам эту еду на сохранение для Лиз в будущем, а затем отправлюсь охотиться на существ с самым теплым мехом, которые только смогу найти. Может, на лохматого двисти. У самок, вынашивающих малышей, густой, шерстяной мех, из которого можно сделать прекрасный плащ для моей пары…

Сквозь снегопад в поле зрения появляются две фигуры. Я не вижу ничего, кроме светящихся глаз, и моя рука сжимается вокруг лука. Одна пара глаз — примерно на одном уровне со мной, а другая — намного ниже и едва достигает до моей груди. Единственные, у кого такой рост…