Инопланетяне - [6]

— Я тебе когда-нибудь голову оторву, — сказала она Донику.

— За что? — Доник подошел к тому месту, где только что стояла вторая коробка. Ему показалось, что он увидел какое-то легкое движение — нечто быстрое и маленькое скользнуло под диван.

— Не трогай! — Предупредила Катька. — Я тебе этого никогда не прощу.

Доник выпрямился.

— Покажи туфли, — сказал он.

Он в волшебство не верил, а верил своим глазам.

Катька туфель ему не дала, но показала издали.

— Обрати внимание, — сказал Доник, — обе правые.

— Что? — Катька перепугалась. — Что ты говоришь! Ты не представляешь, сколько они стоят!

— Да не в стоимости дело!

Катька сблизила туфли и сказала с облегчением:

— Ты шутишь, да?

И Доник увидел, что туфли в ее руках — парные. Только что были правые, а уже стали — один правый, другой — левый, как положено.

— Я ничего не понимаю, — сказал Доник.

— А я понимаю, — сказала Катька, — что тебе надо поменьше своими физическими опытами заниматься. И тебе спокойнее, и людям.

— Нет, — сказал Доник, — дело не в этом. Но в чем — я еще не знаю.

— Не знаешь, думай! — предложила Катька. Она поставила коробку на трюмо, чтобы не выпускать из поля зрения.

Значит, у Катьки возникло настроение провести ревизию ее ценностей.

Она открыла ящик под зеркалом, стала пересчитывать бутылочки и флакончики, нюхать, бормотать что-то. Иногда до Доника доносились ее слова:

«Совсем духов не осталось»… «А где помада? Я вас спрашиваю — где помада? Вот моя пома-адочка»…

Но больше Доник ее не слушал. Он быстро сделал завтрашний английский и открыл «Динамику» Моранди, перевод с итальянского, ему Виктор Аркадьевич на неделю дал. И сказал, что без этой книги на олимпиаде делать нечего. В этом была хитрость — оба переводчика Моранди были в жюри олимпиады. Другой бы не догадался, а хитроумный Виктор Аркадьевич всегда узнавал обстановку вокруг олимпиады и говорил, что порой это важнее, чем сами соревнования. Недаром из его школы человек восемнадцать были уже лауреатами.

Не глядя, Доник подвинул к себе листок бумаги, брошенный на столе Катькой, и принялся выписывать из Моранди — для себя, потому что знал, если выпишешь — лучше запоминается.

Откладывая ручку, он заметил, что по рассеянности снова взял Катькину ручку. Он отбросил ее как маленькую гадюку и тут вспомнил, что собирался засветло обследовать место высадки пришельцев.

Он поднялся, проходя мимо сидевшей перед зеркалам среди своих сокровищ Катьки, протянул ей ручку и сказал:

— Не разбрасывайся.

— Ты что! — возмутилась Катька. — Зачем в сумку лазил?

— Я не лазил, — сказал Доник и поспешил прочь, чтобы не тратить время на перебранку.

— Только ненадолго, — сказала вслед бабушка, — скоро обедать.

Барбос увязался было за Доником, но Доник его не взял.

— Машин много, — сказал он коту, — задавят еще тебя.

Барбос смотрел на него так выразительно, что Доник пошутил:

— Я буду осторожен. И если мне предложат улететь на Альдебаран, я категорически откажусь.

При дневном свете сквер казался совсем другим. Куда меньше — мельче.

Трава уже пожухла, и листва тополей стала почти серой — во всем чувствовалась осень. Сквер был неухоженным, хотя сюда многие ходили утром на обеих лавочках сидели мамаши и бабки с колясками, а вечером сюда приходили собачники или любители распить. Мать уверяла, что когда-то сюда ходили целоваться — но Доник такого не застал.

Доник сразу прошел на то место, где погиб космический корабль — он думал, что какой-то след останется — примятая или выгоревшая трава.

Нет, ничего такого не было. Через поляну по траве шел ежик, спокойно шел, не таясь. Еще год назад Доник обязательно бы поймал ежика, притащил бы домой. А сейчас он только сказал ему:

— Шел бы куда подальше, попадешься малышам, замучают.

Он взял ежика, который вместо того, чтобы свернуться, спокойно лежал теплым животом на ладони и смотрел на Доника, и отнес его к густым кустам. Там отпустил. И подумал — какой красивый ежик! Вот вроде был глупое существо — колючки растут из спины, ноги короткие, а все равно красивый.

И тут Доник понял, что он не найдет на месте приземления никаких следов. Ведь взрыв был не обычный, а имплозивный.

Когда он вернулся домой, бабушка уже накрыла на стол, мать, которая пришла с работы чуть раньше обычного, уже вымылась и рассказывала бабушке, до чего докатился Ваганов из месткома. Доник пошел было мыть руки, но тут вошла Катька и сказала ему:

— Издеваешься, да?

— А что?

Катька держала в руке три совершенно одинаковые черные фирменные ручки с золотой надписью по-немецки.

— Зачем подсовываешь?

— Зачем мне подсовывать?

— А я говорю — ты нарочно, чтобы меня волновать!

— Ничего я тебе не подсовывал. Я вижу, что ты на столе забыла, вот и отдал. Зачем мне твои ручки?

— А зачем мне три? Может, их вообще миллион? Я у Багировой взяла, потому что она так и сказала — будет одна, одна на всю Москву, понял? На что мне три?

— Так отдай мне.

— Еще чего не хватало!

Катька тут же спрятала все три ручки в сумку, а Доник подумал, что надо будет расследовать загадку трех фирменных ручек. Но в тот вечер разгадать ее он не смог, надо было садиться за Моранди — но некуда спрятаться, потому что к Катьке пришли сразу две девицы: Варфоломеева — дура почище Катьки и незнакомая спекулянтка шмотками.