Инквизитор. Акт веры - [5]

– Чего тебе, Хуанито?

И тут мальчик крикнул удивительное слово, которое он недавно услышал от преподобного отца Сальвадора, раз в неделю обучавшего Хуана азам наук.

– Циркуль!

Воскликнув, Хуан бросился вон из комнаты, оставив донельзя потрясенного отца одного. Дон Карлос еще долго не мог прийти в себя, ежеминутно повторяя: «Устами младенца да глаголет истина! Вот она, новая форма».

С тех самых пор достойный гранд, подолгу засиживаясь над всевозможными набросками и рисунками нового креста, производимого неизменно в форме чертежного инструмента, видя, что дело его застыло, звал сына и требовал повторить шалость.

– Циркуль! – звонким голоском восклицал Хуан и мчался обратно во двор предаваться грезам.

Еще одной картиной, столь же часто виденной мальчиком наяву, были пышные похороны. Удивительно, но до сего момента он ни разу не видал похорон, поэтому его процессия была уникальна. По небу торжественным маршем шли во множестве своем огромные быки, спины которых были покрыты великолепными алыми попонами. Вместо рогов на бычьих головах трепетали желтыми огоньками толстые церковные свечи. Глаза быков имели необыкновенный синий цвет, в точности воспроизводивший небесную лазурь. Следом за быками шествовали священники. Они были облачены в оливковые и белоснежные сутаны. Священники несли непременные для похорон кресты. В какой-то момент Хуан мигал, грезя процессией. От короткого взмаха ресниц вдоль идущих проносился сильнейший ветер, подхватывающий пламя от свечей и перекидывавший его на кресты, которые тут же с треском возгорались. Священники еще выше поднимали ярко горевшие кресты и продолжали торжественное шествие по небу. За священниками угрюмые угольно-черные мускулистые полуобнаженные рабы несли на могучих плечах, опутанных многочисленными цепями, носилки. На носилках стоял трон, на котором восседал мертвец. Чем ближе процессия подходила к мальчику, тем отчетливее ему становилось видно, что на троне сидит не кто иной, как он сам, только умерший. Хуан был великолепен. Белоснежная парча окутывала его с ног до головы, а ноги, обутые в красные сафьяновые туфли, стояли на небольшой черной подушечке. Священники пели гимны, быки призывно мычали, негры плакали, а Хуан сидел с каменным выражением лица, бледнее собственного савана, глядя мертвыми глазами прямо на живого мальчика, грезящего процессией своих похорон. Именно такое лицо, как помнил Хуан, было у покойной матери, с которой ему пришлось провести целую ночь на одной кровати. Лицо это врезалось удивительнейшим образом в память ребенка.

Вскоре мальчику довелось наяву увидеть, каковы бывают на самом деле похоронные процессии. Дело в том, что с момента его рождения и погребения матери никто в селении Карабас не умирал. И вдруг преподобный отец Сальвадор, тот самый, что изволил обучать маленького Хуана премудростям чтения, письма и вычисления, неожиданно скончался. Случилось это в воскресный день, как раз во время очередного урока, когда Хуан, сидя в задней комнате храма, предназначенной для переодевания священников, бегло читал латинский текст молитвослова, покуда отец Сальвадор собственноручно переписывал Новый Завет. Преподобный Сальвадор был священником старой закалки, считавшим, что лучшей книгой из всех является Библия, а лучшая Библия – это та, что написана от руки. Так священник одновременно делал два дела кряду: во-первых, он пополнял скудный запас церковных книг, а во-вторых, переписывая священный текст, снимал с себя всяческие грехи. Так, во всяком случае, считал отец Сальвадор.

Неожиданно Хуан, читавший книгу, замолк и уставился невидящим взором на висевшее на стене распятие. Ему пригрезилось, что он находится посреди огромного темного подвала. Осторожно ступая по каменному полу, что было весьма необычно, ведь в Карабасе все полы были земляными, мальчик проследовал по узкому коридору. Из-под ног его разбегались большие мохнатые крысы, которых тут же хватали высовывавшиеся из стен прекрасные женские руки. Хуан вышел из коридора и очутился перед большой залой, сплошь усеянной каменными могильными крестами. Посреди залы стояла круглая плита в виде огромной гальки, на которой ясно было написано по-латыни: «Преподобный Сальвадор, убиенный распятием Господа нашего Иисуса Христа, взятым в руки невинным ребенком».

Прочитав надпись, Хуан вздрогнул и очнулся. Перед ним на полу лежал мертвый священник. Видимо, при падении он сильно ударился головой об угол стола, потому что из виска его текла тонкой струйкой темная кровь.

Может, это и было лишь случайное совпадение, однако мальчик решил, что именно он своими грезами сумел убить носителя священного сана. Естественно, Хуан не стал никому говорить о своей догадке, но сильно возгордился своим умением убивать мыслью. Он молча смаковал новое, крайне необычное чувство собственного превосходства не только над детьми, но и над взрослыми, чьими жизнями он при желании мог распоряжаться.

Отца Сальвадора похоронили через три дня. Стояла жуткая жара, а потому дальнейшее пребывание тела в церкви было невозможным. Викарий объявил, что в нынешний день все жители славного селения должны забросить свои дела, так как смерть уважаемого священника – значительное событие. Наутро в церковь стали во множестве стекаться жители. Многие были в праздничных одеждах. За день до этого храм украсили венками из цветов и оливковыми ветками. Дон Карлос де Карабас тоже нарядился в свой старинный, кое-где изъеденный молью камзол. Едва он и маленький Хуан вошли в церковь, как началось отпевание. Хуан во все глаза разглядывал происходящее. Он чувствовал витавшую вокруг торжественность. Суровые, обветренные и опаленные солнцем лица работников, украшенные стены храма, лучшие платья, что были надеты на всех, а также неурочный, праздничный день – все говорило о величии события.