Инкогнито - [14]

Впрочем, если постоянно быть начеку, вести себя осторожно, не показываться в пользующихся дурной славой кварталах, вероятность подвергнуться нападению можно свести к минимуму. Мой подопечный, судя по всему, не отличается склонностью к излишнему риску.

Наши сотрудники не замечают в поведении седовласого ничего подозрительного, однако меня это не успокаивает. Люди, годами ведущие слежку, поневоле привыкают к объекту и способны упустить в его поведении нечто существенное.

И хотя есть веские основания информировать руководство СБЦ о том, что с Изгоем все в порядке, я не тороплюсь. А удерживают меня несколько мутноватые, почти неразличимые пятнышки на зеркально блестящей поверхности той идиллической картинки, которую ежедневно преподносит нам старик. Возможно, это плоды излишнего, мудрствования, но они не дают поверить окончательно в подлинность оригинала. Что же беспокоит мою требовательную совесть сыщика?

Иногда, в ожидании обеда, старик рисует чертиков на белоснежной салфетке, выводит какие-то замысловатые знаки. Словом, занимается той .самой чепухой, которую проделывают тысячи людей, не знающих, как убить время. Разве что другие не рвут затем салфетки на мелкие клочки, подобно седовласому джентльмену. Впрочем, у каждого свои причуды. В иной ситуации я не обратил бы на это внимания. Но сейчас любая деталь в поведении подопечного может стать ключом к разгадке сложного психологического ребуса из области эволюции его характера. А посему мне приходится подбирать жалкие клочки мусора и воссоздавать из хаоса необычной мозаики нечто цельное.

Выяснилось, что почтенный джентльмен корябает на салфетке одну-единственную фразу, смысл которой наводит на размышления о далеко не безоблачном состоянии его духа. "К чертям собачим! К чертям собачим! К чертям собачим!" - вот что выводит он с упрямым , постоянством.

Я запрашиваю в СБЦ образец почерка Изгоя и вскоре получаю ответ, что такового не имеется. Молодой человек с волевым взором питал отвращение к любому виду эпистолярного творчества. Можно допустить, что за многие годы, в течение которых он превращался в седовласого джентльмена, привычки могли измениться. Однако почему моему подопечному так не хочется, чтобы другие знали, как опостылела ему эта сытая, размеренная жизнь?

Пока я не могу ответить на этот вопрос. И не только на этот.

Иногда на лицо седовласого джентльмена, мирно попивающего традиционный кофе с молоком на солнечной террасе, набегает тень. Легкое, почти незаметное облачко, след мимолетного раздражения. Он невольно тянется рукой вниз, к ступне, но, словно опомнившись, быстро отдергивает ее. Только нога делает непроизвольное движение, характерное для тех, кому чересчур тесна обувь. Опять случайность, не заслуживающая внимания? Не исключено.

Юные жрицы древнейшей профессии, помогающие старику скрашивать некоторую монотонность его существования, поведали об еще одной странности их постоянного клиента. Оказывается, что даже в самые интимные минуты седовласый джентльмен не разоблачается до конца.

Все это вынудило меня прибегнуть к малопочтенному занятию, которому давно найдено подходящее название - рыться в чужом белье. Сделать это было не так просто. На вилле есть небольшое подвальное помещение, оборудованное как настоящая комната-сейф, то есть практически недоступное для обычных способов наблюдения. Но тут не хранятся ни деньги, ни драгоценности, ни документы, что не уступает в цене последним. Когда я обнаружил, что это, столь тщательно укрытое от постороннего взгляда место служит всего лишь для смены нательного белья, в моей измученной самыми невероятными предположениями душе вспыхивают первые лучики надежды.

Пришлось применить новейшую аппаратуру: мельчайшие, как споры грибов, приборы проникли в комнату-сейф, давая возможность лицезреть на небольшом экране не слишком-то зрелищную процедуру переодевания пожилого человека. Но для меня она увлекательнее любого видеобоевика. Первым делом старик сбрасывает обувь и замирает на несколько секунд в блаженном забытьи. Потом срывает с глаз темные контактные линзы, сопя, стягивает одежду. Нетерпеливыми движениями седовласый начинает снимать тончайшую, покрывающую руки от кончиков пальцев до локтей, прозрачную пленку. Пленку с отпечатками пальцев Изгоя - теперь я не сомневаюсь в этом. Энергично массирует кисти, наверное, они здорово чешутся под искусственной кожей, втирает в них какое-то снадобье. Он постанывает от боли, впрочем, не решаясь даже здесь издавать слишком громкие звуки. На мгновение мне становится жаль этого старого человека, обреченного до конца дней жить чужой жизнью. Наверное, это очень страшно - знать, что у тебя нет права на собственные желания и поступки, изо дня в день играть одну и ту же опостылевшую роль.

Сознание, что я, наконец, докопался до истины, вовсе не радует. Поскольку я еще не знаю ответа на главный вопрос: если передо мной двойник, то чем же все это время занимается Изгой?

- Как это могло произойти? - нахмурившись, спрашивает адмирал Градов у одного из своих заместителей.

- Видимо, Изгой добросовестно играл роль раскаявшегося злодея год или больше,- отвечает тот.- А когда убедился, что плотность опеки уже не та, ушел, оставив двойника. За время ссылки он мог продумать план побега до мельчайших деталей.