Инклюз - [25]

— Это нестрашно, — наклонил голову брат Камилл, — потому что место, где находится или вскоре окажется наша реликвия, известно. Она всегда попадает именно туда. Так было семьдесят лет назад и сто восемь лет назад. Наверняка то же самое произойдет и сейчас. Нужно лишь попасть в это место и принести реликвию обратно. И сделать это может лишь человек, не имеющий сана. Увы, таковы обстоятельства, превозмочь которые невозможно.

— Так, где же это место? — спросил я уже без всякого упреждающего вопрос жеста.

— Взгляните сюда, — с этими словами брат Камилл разостлал на столе, начерченную на холсте карту, до той поры свернутую в свиток и укрытую в рукаве его рясы.

Влекомый любопытством, я приготовился рассматривать карту, но после первого же беглого взгляда недоуменно отстранился.

— Я, разумеется, не Меркатор, но ведь на этой карте море! Неужели ваша реликвия канула в морской пучине? Признаться, я мог бы при известном старании организовать водолазные работы, но это требует средств больших, нежели те, которыми я сейчас располагаю. Постройка колокола, наем рабочих, поиски отважных, которые согласятся стать водолазами — все это делает подобную затею и дорогой и долгой. К тому же, мы сможем начать лишь, когда осада будет так или иначе снята.

Спокойно выслушав меня, брат Камилл слегка улыбнулся.

— Не горячитесь. Вы ошиблись, уверяю вас. На карте не море, а озеро. Тивериадское озеро. То самое, рыбу в котором удили апостолы, а господь наш пересекал, аки посуху, являя чудо водохождения. Колокол и прочие водолазные снасти не понадобятся, реликвия на суше.

— На берегу?

— На острове, — поправил меня брат Камилл.

— Н-но в Тивериадском озере нет островов! — помедлив секунду, чтобы переворошить воспоминания и убедиться, что слова мои истинны, воскликнул я.

— Нет, — согласился брат кармелит и вздохнул. — Но все-таки есть.

Вот только увидеть его под силу лишь брату или сестре нашего ордена.

— Как же мне искать невидимый остров? — чуть насмешливо спросил я своего собеседника.

— Вам не надо его искать, — мягко ответил он. — Вас приведут к нему. Любой кармелит может увидеть остров, но ни один не может ступить на него. А равно и любой другой посвященный какого-либо культа. Таков рок, довлеющий над нами, и это-то и осложняет обретение реликвии.

Подумав над его словами, я решил, что дальнейшие расспросы сейчас бессмысленны. Даже при том, сколь бессмысленной кажется мне история о невидимом острове. Смысл был, я уверен, он будет обретен позже, а ныне — время действий.

— Кто же из вас составит мне компанию в этом путешествии? Оно, стоит заметить, может быть опасным и нелегким для, простите мне мои слова, людей столь немолодых.

Кармелиты переглянулись. Брат Луи грозно зашевелил седыми бровями. Похоже, он, несмотря на возраст и обет молчания, готов был сам отправиться в путь. Уважительными, но твердыми словами брат Камилл быстро отговорил его. Видимо, это был не первый подобный разговор. Когда молчаливый бунт был подавлен, брат Камилл простер руку и указал на стоявшего у двери брата Ожье. Остальные согласно склонили головы. Включая и меня. Не то, чтобы брат Ожье был мне особенно симпатичен, но и человеком скверным он не казался.

Сразу же последовала продолжительная молитва, которой монахи отдались со всем жаром, бережно касаясь своих скапуляриев. Я же сидел, опустив лицо на руки, и размышлял о грядущей экспедиции.

Третьим в нашем путешествии стал Зулеб. Когда, спустя час-полтора, на самом рассвете мы с братом Ожье вышли за ворота монастыря, Зулеб сидел у стены ровно в той позе, в какой я его запомнил, входя в калитку. И удивительным образом преобразился. На голове вместо капюшона распласталась войлочная шляпа, на бедре лежал туго набитый двойной заплечный мешок из тех, что севернее, в Бухаре и Ургенче зовут хурджинами. Возле правого плеча к стене прислонен английский мушкет. Не армейский, а дорогой охотничий с местами повыбитой, но еще различимой костяной инкрустацией на ложе.

Брат Ожье без приязни взглянул на Зулеба и прошел к купе тополей, за которой обнаружился соломенный навес, под ним топтались трое осликов. Отвязав одного, брат Ожье, не оборачиваясь, пошел под гору, ведя осла в поводу. Зулеб, поприветствовавший меня покачиванием бороды, потрепал по голове более крупного из оставшихся ослов. Шепнув ему что-то в ухо, Зулеб сел на круп и, поджав ноги, издал губами звук, воспроизвести который на письме я не решаюсь. Ослик бодро побежал вслед за монахом, уводящим его товарища.

Не торопясь последовать за моими провожатыми, я обследовал навес и нашел свернутую попону и комплект подпружных ремней. Седла не было, но я обошелся и попоной. Из веревки накинутой оставшемуся ослику на шею, я соорудил недоуздок и повод. Увы, мне нечем было угостить моего скакуна, а я всегда стремлюсь начинать знакомство с четвероногими с лакомства.

Верховая езда относится к числу ценимых мной удовольствий, но ослы — прелестные создания, весьма слабо приспособленные для скачек. При моем росте (а я вовсе не великан, множество людей куда более рослые) мне пришлось поджать ноги, обхватив круглую бочку ослиного живота. Сидеть, сместившись к хвосту, также не слишком комфортно, но какой остается выбор? Ведь у этого животного нет седловины!