Инициалы Б. Б. - [7]

Папу с мамой нельзя назвать образцовой семейной парой. В их отношениях были привязанность, нежность, понимание, но судя по раздельным спальням, вряд ли — великая любовь!

Как часто мы бывали напуганы, глядя, как папа ходил со злым лицом и хлопал дверьми! И как часто держались за руки под столом, за обедом в полной тишине — лишь жеванье да стук вилок о тарелки.

Это было затишье перед бурей.

Папа опрокидывал стул и швырял на пол салфетку, мама всхлипывала над стаканом, оба вскакивали и, хлопнув дверью, запирались в папиной комнате. И вот оттуда, слышим, выкрики, вопли, рыданья, мольбы. Мы за столом, друг против друга. Мы оцепенели, мы перепуганы насмерть, как брошенные щенки, мы слушаем во все уши, что там, в соседней комнате.

Подобные сцены повторялись то и дело. Иногда среди ночи нас внезапно будили крики, топот и — опять хлопанье дверей.

Мижану так пугалась, что забиралась в мою постель, прижималась ко мне и просила поклясться, что, если папа с мамой нас бросят, я, ее сестра, останусь с ней навечно. Я клялась, и сестренка, успокоенная, засыпала у меня на плече, а я лежала с открытыми глазами, дрожа и прислушиваясь, перед тем, как заснуть.

К счастью, Биг была рядом, склеивая разбитые сердца, миря, утешая, успокаивая.

В антрактах между сценами родители относились друг к другу бесконечно нежно. Они были, когда не ссорились, прекрасной парой. Любили веселье, серьезные разговоры, игры, друзей. Долгие годы не имея возможности приглашать к себе в гости, теперь они стали наверстывать упущенное. Обожали устраивать званый ужин на отдельных столиках. На этот день была задействована вся семейная прислуга. Дада, двое наших слуг — муж с женой, повар, нанятый на вечер, иногда кухарка родителевых друзей — все в деле. Консьержка на входе как гардеробщица. Я обожала приготовительную часть. Вынимали столовое серебро и парадный сервиз.

Нам с Мижану поручалось перетереть посуду, вытереть пыль, освободить место от лишних вещей и достать из бельевого шкафа салфетки. Приятная суматоха, как за кулисами. Обыкновенно мама накроет десяток карточных столиков, по четыре прибора на столик. Загадки-шарады указывают, кому куда сесть. Мужья с женами оказывались порознь, и родители мои, я слышала, смеялись, усадив рядом — несочетаемых месье N и мадам NN.

В эти дни нас с Мижану укладывали спать рано. И я тосковала, чувствуя себя обманутой! Ведь старалась, помогала! Хоть одним глазком взглянуть, как красивые тети и дяди пробуют то, что так старательно и долго готовилось, как смакуют пирог. Мама обещала: если что останется, назавтра съедим мы. Но после гостей и прислуги не оставалось ни крошки.

А мама в эти дни была так занята, что забывала зайти поцеловать нас на ночь. Помню — смех, звон бокалов, шаги, и я не сплю, а пытаюсь по этим звукам представить, что сейчас происходит в гостиной. Порой расхрабрюсь и высуну нос в приоткрытую дверь. Вижу: ярко освещенный коридор, и только. Тогда я на цыпочках в прихожую: шубы, шали, норковые пелерины! Зароюсь во все это мягкое, благоуханное и мечтаю, что я тоже взрослая и ужинаю вместе со всеми!

* * *

Бабуся Бардо покинула наконец свой дом под Каннами, в котором пересидела почти всю войну, и приехала с Полин, своей усатой кухаркой, в Париж. Поселилась она на рю де ля Помп, в доме № 1 на 5-м этаже, то есть прямо под нами: папа случайно обнаружил, что нижняя квартира сдается. Дедушка Бардо умер от старости несколько лет назад. Бабушка была уже давно парализована, переезжать ей было сложно. Вдобавок, она не желала расставаться с вещами — мебелью, безделушками, буфетами, обеденным, огромным, как бильярдный, столом, собственной кроватью — махиной из темного дерева, книгами, часами, коробочками и т. д. и т. п.

Квартира была большой, и бабушка предложила дяде Рене, младшему папиному брату, жить у нее, когда он с дочерьми, моими двоюродными сестрами, приедет в Париж.

И получила я почти одновременно и ласку бабушки, которой почти не знала, и дружбу кузин, которых не знала вообще. Мадлен, Мартин, Франс и Даниэль скоро стали необходимыми участницами наших с Мижану игр. Было очень удобно: все в одном доме! Как только сможем — за дверь и к ним, играть до потери сознанья в прятки при бабушке, снисходительной и занятой пасьянсом.

«Нижние девочки» были нашим светом в окошке все время, пока жили в Париже. Мамы у «нижних девочек» не было. Жена дяди Рене умерла от туберкулеза. Мы с Мижану жалели их, не представляя, как можно жить без мамы.

В тот год Жан Маршаль женился. Тапомпон была очень горда: женой его стала необыкновенная черноволосая красавица Жанна Трио, по прозванию Тату, большая кокетка, не принесшая, увы, Жану счастья.

Поженились они в Ла-Рошели.

Их свадьба — прекраснейшее воспоминание. Мы с Мижану — подружки невесты. Новобрачные хороши, и Ла-Рошель тоже, и день, и… Бернар. Ах, Бернар… брат невесты! 17-летний атлет, блондин, французский скаут, в которого я влюбилась!

Впервые в жизни у меня забилось сердце. Пылают щеки, и в душе смущенье, смятенье, не знаю что. Я уже не носила ни очков, ни зубной проволочки. Слегка завитая и, ей-ей, почти хорошенькая… Вдобавок, уже обозначилась грудь, чем я очень гордилась.