Инициация - [83]

Внутреннее пространство не могло превышать пяти-шести метров в диаметре, поскольку толщина массивных плит была так велика, что, если вычесть ее из периметра дольмена, то оставался лишь небольшой карман. Кроме того, хотя зазоры между плитами забивал кустарник и плющ, солнечный свет все равно должен был просачиваться внутрь, давая хотя бы тусклое освещение. Однако луч фонаря нащупал пол, покрытый землей и лозами, затем очертания грубо обтесанной колонны, изукрашенной очередными резными символами, после чего уперся в стену тьмы. От несоответствия ожидаемых и реальных размеров помещения у Дона закружилась голова, и ему пришлось приложить усилие, чтобы вернуть себе самообладание.

Зазвонил телефон. Отступая обратно ко входу, чтобы вытащить из кармана мобильный, Дон поскользнулся и растянулся на куче листьев. Он успел нажать на кнопку приема, прежде чем звонок был перенаправлен на автоответчик.

Голос Курта доносился будто из-под толщи воды:

– Пап? Пап? У тебя все хорошо?

– Угу, лучше всех, – ответил Дон, стараясь не обращать внимания на сотню фейерверков, обжегших его правое колено и лодыжку, на ссадину на ладони, которую он ободрал о землю, и на ущерб, нанесенный его достоинству. – А вы оба где?

В трубке раздались шипение и треск, перекрытые воем. Хотя Курт кричал, Дон с трудом разбирал слова:

– Пап, возвращайся в лагерь. Постой – на хер лагерь. Бери курс домой и двигай туда немедленно. Встретимся там. Пап, слышишь меня?

– Я слышу, сынок. Проблема в том, что наш юный друг Хэнк отправился на разведку, и я его потерял…

– Пап, наплюй на Хэнка! Немедленно уноси ноги! Плюнь на Хэнка, слышишь? А, блин! – Его голос заглушила статика, потом все стихло.

Дон неуклюже поднялся. Фейерверки в ноге превратились в динамит, и он вскрикнул. Он выждал несколько секунд, прислушиваясь к звукам леса, надеясь, что отзовется либо Хэнк из глубины гробницы, либо двое других откуда-нибудь из толщи вездесущего тумана. Приближалась ночь, бледное небо окрасилось красным.

Из дольмена донесся то ли стон, то ли смешок, и Дон медленно, как в кошмаре, повернул голову к черному проему входа:

– Хэнк?

…Он бежал, продираясь сквозь кусты и натыкаясь на деревья, замедляя бег от столкновений и снова мчась вперед, не думая о ранах, полностью сосредоточившись на том, чтобы не отклоняться от прямой линии. Его дыхание прерывалось всхлипами усталости, и он не помнил, почему побежал, помнил только, как его страх перешел в панический ужас – ужас, который заставляет зверя уносить ноги от стены огня. Он находился уже далеко от дольмена, и это было хорошо, очень хорошо, и с каждым шагом он углублялся все дальше в чащу, и это было не так хорошо, но лучше, чем альтернатива, лучше, чем оказаться пойманным. Его не должны поймать. Не должны.

«Беги, милый, они идут!» – сказала Мишель, паря над его плечом.

По щеке хлестнула ветка, сорвав с него очки. Он продолжал бежать до тех пор, пока не сгустилась тьма и бежать стало невозможно, и тогда он рухнул на землю и свернулся калачиком, прикусив кулак, давясь и задыхаясь.

Через некоторое время Дон вполз под громадные лапы раскинувшейся старой ели и лежал там, отдыхая, прижав щеку к подушке из хвои. Его рюкзак пропал, одежда была порвана в клочья, колено распухло до размеров дыни, а телефон он потерял. Когда же немного успокоился, адреналин уступил место боли: боли настолько сильной, что пришлось оторвать от штанов несколько полосок ткани, чтобы соорудить подобие кляпа, который Дон смог бы прихватить зубами. Несмотря на то что последние несколько минут, проведенные им рядом с дольменом, стерлись из памяти, ему казалось жизненно важным слиться с окружающей средой, стать незаметной деталью ландшафта. Он засунул кляп в рот и сжал зубы, и его непроизвольное бормотание слилось с шепотом листьев, капанием воды и тихим уханием совы где-то наверху.

Дон отмахнулся от озверевшего комарья и постарался сосредоточиться. Было так темно, что он не различал своих пальцев, поднесенных к лицу. Фрагмент за фрагментом, словно головоломка, картина постепенно восстанавливалась, и он вспомнил, как смотрел во мрак дольмена, так же, как сейчас вглядывался в черноту ночного леса. Он вспомнил низкий гортанный стон, долетевший из гробницы. Он увидел, как что-то движется там, какая-то тень на фоне тени, стремительно приближаясь и одновременно удаляясь. Какая-то бледная отсыревшая фигура: высокая, но при этом сгорбленная, угловатая, но двигающаяся плавно. Безликое видение с головой, окутанной мраком.

Судя по пропорциям, это не мог быть Хэнк. Если не Хэнк, то кто тогда? Картина снова расплывалась, в памяти зияло слепое пятно, а потом Дон сразу переносился в тот момент, когда он летит через лес и падает.

Каким-то образом все это было ему знакомо. Невыразимый ужас, невозможный дольмен, пропавший компаньон, чувство собственной ничтожности и затерянности в глуши. Он заново переживал какой-то кошмар, который дразнил его, ускользая из памяти.

Ты уже бывал здесь раньше. Здесь или в очень похожем месте. Ты уже видел этого… человека. Человека, да неужели? Ему не нужна была даже его муза Мишель, чтобы посмеяться над самим собой. Фантомная Мишель приложила к губам палец, покачала головой и растворилась в воздухе.