Инициация - [28]

Дон сидел за столом в утренней полумгле. Облаченный в халат и пару пушистых тапочек, он прихлебывал из кружки растворимый кофе. Светильник над крыльцом вздрагивал от каждого свирепого порыва ветра и на мгновение мерк, словно погружаясь в воду. Дон прислушался, не встает ли Мишель, чтобы приготовить завтрак к приезду детей, но она все еще отсыпалась после вчерашнего, чему он был рад. Она никогда не позволяла себе поспать подольше, за исключением случаев, когда выпивала накануне или принимала сильные лекарства от простуды, да и тогда она, как правило, пыталась вылезти из постели, не желая отступать перед обстоятельствами. «Не отступать» было девизом Мишель, и Дон предполагал, что для Моков это подразумевало, в том числе, и «не отступать от семейных традиций».

Дон знал о Моках очень мало, если не считать намеков и слухов. Как и у Дона, родители Мишель умерли еще довольно молодыми: Тереза Мок (ни одна женщина в их роду не брала имени мужа) умерла от туберкулеза, которым заразилась во время путешествия в Китай, в возрасте сорока восьми лет, а Лэндон Кейн скончался от инсульта одиннадцать лет и один повторный брак спустя. Дон познакомился с ними на собственной свадьбе, и это был единственный раз, когда он видел их и общался с ними. Мишель заранее дала понять, что у нее с родственниками весьма натянутые отношения. Она не шутила.

На шестой день рождения Холли Мишель отвезла ее на семейное сборище в Новую Англию (маленького Курта она не взяла); что же касается Дона, то кроме краткого знакомства с родителями он был представлен только младшей сестре и перед этим тетушке Бабетте – одетой во все черное мумифицированной старой даме с татуированными бровями. Бабетта Мок без особой охоты согласилась встретиться с Доном, только когда узнала, что он подрабатывал по совместительству антикваром и библиофилом, специализируясь в области исторической геоморфологии. На закате лет (который растянулся еще на четверть века) Бабетта постоянно колесила по Западному побережью в поисках редких манускриптов, что звучало намного интересней, чем выглядело на практике. К сожалению, Дон не смог раздобыть для нее некоторых текстов, касающихся геофизических аномалий, после чего их общение прекратилось.

Существовало еще несколько тетушек, целый мешок кузин и мачеха Мишель по имени Корнелия. Дядюшки отсутствовали. Майкл, брат-близнец Мишель, служил в армии снайпером. Армия оценила по достоинству его руки; они были тверды как камень, эти руки, эти стальные пальцы, некогда ласкавшие клавиши классического пианино. В роду Мельников ни у кого не было ни малейшего таланта к музыке, однако в большинстве своем они были страстными ценителями этого утонченного искусства, и по этой причине Майкл вызывал у Дона острый интерес.

Стоило завести речь о Майкле, из груди Мишель неизбежно вырывался грустный вздох. Мама хотела послать его в Джуллиард[34]. Вместо этого Майки выбрал службу в армии до конца жизни, черт его подери. Эгоист проклятый. Вместе с еще восемью солдатами Майк разбился во время крушения вертолета, совершавшего боевой вылет возле южнокорейской границы осенью 1952-го. Жуткая аналогия с тем, как за несколько лет до этого погиб отец Дона. Мужчины в роду Моков умирают молодыми, говорила его жена всякий раз, когда об этом заходила речь. Последний раз Дон разговаривал с ее братом по телефону, когда тот поздравлял их с Рождеством. Они условились пропустить по стаканчику немедленно по окончании корейского «турне» Майкла.

Иногда Дон пытался представить, как сложилась бы жизнь Майкла, если бы ракета прошла на пару-тройку метров левее. Воображение рисовало ему приятного молодого человека, как на фотографии, которую Мишель хранила в бумажнике. Он вернулся бы с войны с чуть помудревшим взглядом, со слегка изможденным после всех пережитых испытаний лицом. Дон представлял, как Майкл, одетый во фрак бетховенско-баховских времен, сидел в полутемном концертном зале над клавишами рояля, в то время как затаившая дыхание публика в едином порыве подавалась вперед, не в силах оторвать взгляда от пальцев, творящих священную магию музыки, тех же самых пальцев, что обнимали деревянный приклад и нажимали на спусковой крючок бог знает сколько раз, а затем чернели и съеживались в языках пламени, пока наконец не обратились в прах.

Дон не мог сказать наверняка, в этом ли крылась причина натянутых отношений Мишель с родственниками, половина из которых, судя по всему, уже покоилась в могиле. Так или иначе, они практически не приезжали в гости и нечасто звонили, предпочитая время от времени слать рукописные послания, написанные до того мелким и неразборчивым почерком, что оставались непостижимыми для Дона с его слабым зрением.

Мишель, по обычаю, установленному ей со времени первого же свидания, помалкивала, обронив только, что ее родственники те еще оригиналы, так что пусть себе и сидят в своих Мейне и Нью-Гемпшире. По имевшимся у Мишель обрывкам сведений о происхождении ее рода, корни фамильного древа уходили в глубь Балкан и, в меньшей степени, Восточной Германии, а также неких загадочных территорий в районе Пиренеев. Эти генеалогические изыскания стали еще одной ее всепоглощающей страстью и, по всей видимости, могли занять ее на все время, оставшееся до прихода старухи с косой.