Инес души моей - [78]

Три последующих дня пронеслись для меня очень быстро: я вместе со всеми разбирала завалы, тушила пожары и укрепляла площадь — единственное место, где мы могли защититься при следующей атаке; а в том, что индейцы скоро на нас нападут вновь, мы не сомневались. Помимо этого, мы с Каталиной раскапывали борозды со сгоревшими посевами и перебирали пепел в надежде отыскать что-нибудь съедобное, что можно было бросить в суп. После того как мы съели павшую лошадь Агирре, еды у нас почти не осталось: вернулись времена общего котелка, только на этот раз суп был из воды, трав и клубней, которые нам удавалось откопать.

На четвертый день прибыл Педро де Вальдивия с отрядом в четырнадцать всадников, а пехота следовала за ними так быстро, как только могла. Верхом на Султане губернатор въехал в развалины, которые прежде именовались городом, и с первого взгляда понял, насколько тяжелые невзгоды обрушились на нас. Он прошел по улицам, вдоль которых еще поднимались легкие струйки дыма, указывавшие на места, где раньше были дома, а затем вышел на площадь, где и собралось все население Сантьяго. Это была жалкая горстка людей, состоящая из голодных, испуганных оборванцев, раненых, лежащих прямо на земле в грязных повязках, и капитанов, таких же измотанных и оборванных, как последние из янакон, но все же пытающихся оказать другим посильную помощь. Затрубил часовой, и с огромным усилием все, кто мог держаться на ногах, встали, чтобы поприветствовать главнокомандующего. Я осталась позади, наполовину скрытая парусиной; я смотрела на Педро из-за укрытия, и сердце у меня сжималось от любви, печали и усталости. Он спешился в центре площади и, прежде чем обнять своих друзей, окинул взглядом царившую вокруг разруху, ища глазами меня. Я сделала шаг вперед, чтобы он увидел, что я жива; наши взгляды встретились, и он изменился в лице. Рассудительным и властным голосом, перед которым никто не мог устоять, он произнес перед солдатами речь, в которой отметил мужество каждого, особенно тех, кто погиб в бою, и возблагодарил апостола Иакова за спасение остальных. Город был не так важен, потому что у нас еще оставались крепкие руки и горячие сердца, чтобы возродить его из пепла. Нам придется начинать заново, сказал он, но для могучих духом испанцев, которые никогда не сдаются, и для верных янакон это повод не для уныния, а для воодушевления. «С нами Иаков, за нами — Испания!» — воскликнул он, поднимая шпагу. «С нами Иаков, за нами — Испания!» — отозвались все в один голос очень дисциплинированно, но в этом возгласе все же слышалось глубокое уныние.

Той ночью, лежа на твердой земле под открытым небом, накрывшись каким-то грязным покрывалом, в свете луны, я расплакалась в объятиях Педро от усталости. Он уже слышал несколько рассказов о битве и моей роли в ней; но, против моих опасений, не рассердился на меня, а был горд моим поведением и благодарен мне, как и каждый солдат в Сантьяго, ведь если бы не я, все бы погибли, — так он мне сказал. Конечно же, версии событий, которые он слышал, были сильно преувеличены, и именно из них родилась легенда о том, что это я спасла город. «Правду говорят, что ты сама отрубила головы семерым касикам?» — спросил меня Педро, едва мы остались наедине. «Не знаю», — ответила я честно. Педро никогда не видел, чтобы я плакала, из меня не так-то просто выбить слезу, но в этот первый раз он не пытался утешить меня, а только гладил меня рассеянно и нежно, как бывало с ним иногда. Казалось, профиль его был высечен из камня: губы плотно сжаты, а взгляд устремлен к небу.

— Я очень боюсь, Педро, — всхлипнула я.

— Смерти?

— Всего, кроме смерти. Мне до старости осталось еще много лет.

Мы вместе посмеялись над шуткой о том, что я похороню еще не одного мужа и всегда буду симпатичной вдовой.

— Я уверен, что люди хотят вернуться в Перу, хотя пока никто не решается сказать это вслух, чтобы не показаться трусом. Они чувствуют себя уничтоженными.

— А ты чего хочешь, Педро?

— Построить Чили вместе с тобой, — ответил он, ни на мгновение не задумавшись.

— Тогда так мы и поступим.

— Так мы и поступим, Инес души моей…

Воспоминания о далеком прошлом у меня очень живые, так что я могла бы в мельчайших подробностях рассказать обо всем, что случилось в первые двадцать или тридцать лет нашей жизни в Чили, но у меня мало времени, потому что Смерть, эта добрая матушка, уже зовет меня, и я хочу последовать за ней, чтобы наконец обрести покой в объятиях Родриго. Призраки прошлого окружают меня. Хуан де Малага, Педро де Вальдивия, Каталина, Себастьян Ромеро, моя мать и бабка, похороненные в Пласенсии, и многие другие приобретают все более четкие очертания, и я слышу, как они перешептываются в коридорах моего дома. Семь обезглавленных касиков, видно, нашли себе достойное место на небесах или в преисподней, потому что они не являлись мне никогда. Я не лишилась рассудка, как это часто бывает со стариками; я еще сильна, и голова у меня еще крепко держится на плечах, но я уже одной ногой стою за краем жизни и поэтому вижу и слышу то, что другим не заметно. Исабель, ты волнуешься, когда я так говорю, и советуешь мне молиться. Молитвы успокаивают душу, говоришь ты. Моя душа спокойна, я не боюсь смерти; не боялась тогда, когда стоило бы бояться, и уж тем более сейчас, когда я пожила уже предостаточно. Ты — единственное, что удерживает меня в этом мире. Признаюсь тебе: я бы не хотела видеть, как вырастут и будут страдать мои внуки, лучше уж я унесу с собой в могилу воспоминания об их детском смехе. Молюсь я по привычке, а не для того, чтобы отогнать тоску. Вера меня никогда не покидала, но мои отношения с Богом менялись с течением времени. Иногда, не задумываясь, я Его вдруг называю Нгенеченом, а Деву Заступницу путаю со Святой Матерью-Землей мапуче, но от этого я не стала меньшей католичкой, чем раньше, — избави Боже! — просто мое христианство немного растянулось, как шерстяная одежда от долгой носки. Жить мне осталось всего пару недель, я это точно знаю, ведь иногда мое сердце забывает биться, от этого у меня кружится голова, я падаю, и нет аппетита. Дело вовсе не в том, что я морю себя голодом, просто чтобы помучить тебя — в чем ты меня обвиняешь, доченька, — а в том, что мне теперь кажется, что у еды вкус песка, и мне не проглотить ни куска, поэтому я питаюсь только глоточками молока. Я исхудала и стала похожа на обтянутый кожей скелет, как в те далекие голодные времена, только тогда я была еще молода. А худая старуха выглядит уж очень патетично. У меня сделались такие большие уши, что даже легкий поток воздуха может повалить меня наземь. Ветер в любую секунду может унести меня. Надо мне рассказывать покороче, а то слишком много мертвых останется без внимания. Мертвые… Почти все мои любови уже мертвы: такова расплата за мою долгую жизнь.