Индийский мечтатель - [92]
Герасим Степанович арендовал небольшую типографию у Чернышева моста и там отпечатал книгу, которая вышла в свет в 1805 году.
Лебедев мечтал перевести на русский язык свою «Грамматику», изданную в Лондоне, а также издать переводы индийских драм и поэм, приготовленные им. Задача облегчалась тем, что он привез с собой вырезанные по его специальному заказу литеры «деванагари», служащие для письменности санскрита, бенгали и хинди. Его ходатайства были встречены холодно, и он отказался от своего намерения.
Герасима Степановича определили переводчиком с индийских языков в Азиатский департамент министерства иностранных дел. Он зажил тихо и одиноко, ни с кем не общаясь. Сослуживцы относились к нему неплохо, но несколько иронически, подсмеиваясь над его рассеянностью, чудачествами и старомодным языком. «Индийский мечтатель», — прозвали они Лебедева, не подозревая, что кличка мечтателя, с тем же оттенком презрительного сожаления, была еще раньше присвоена ему английскими чиновниками и дельцами.
Но Герасиму Степановичу все-таки было хорошо в этом прекрасном городе, который он всегда любил и которым гордился, — одному со своими книгами, рукописями и воспоминаниями…
Однажды он получил письмо из Мадраса. Письмо было от Сону. Сону сообщал Герасиму Степановичу, что многому научился от Рам Мохан Роя, но решил расстаться с ним и отправиться в свои родные места, чтобы помочь обездоленным людям неприкасаемых каст, из среды которых он сам вышел.
«Деффи-сахиб считал, что нужно сражаться против гнета и несправедливости, — писал Сону. — Вы, учитель, а также Шри Голукнат Дас искали пути к свободе и счастью в просвещении душ. Так же думает и Рам Мохан Рой. Мне же кажется, что истина находится в сочетании обоих этих путей. Борьба без просвещения никогда не будет успешной, так же как просвещение без борьбы…»
— Что ж, — сказал себе Герасим Степанович, — может быть, он прав, мой Сону… Пошли ему господь удачи!
…Медленно идет Герасим Степанович. Он сворачивает на мост. Перед ним великолепная Нева, скованная льдом, а на другом берегу — величественные дворцы, площадь с всадником на вздыбленном коне, золотая адмиралтейская игла. Он останавливается, окидывая взглядом знакомую панораму, и ему вспоминается другой город, раскинувшийся на величественной набережной такой же царственной реки, залитый беспощадным огненным солнцем, увенчанный кронами гигантских пальм, — город, ставший для него второй родиной…
Послесловие
Однажды, роясь среди старых книг, приютившихся в самом неказистом углу букинистической лавки, я наткнулся на истинное сокровище… Передо мной был толстый том, объемом более тысячи страниц, в два столбца каждая. На его титульном листе значилось английское заглавие: «Эйжиатик Эннюэл Реджистер» («Азиатский ежегодник») за 1799 год. Книга была выпущена в свет в 1800 году в Лондоне английским издателем Дебреттом.
Радости моей не было границ… Этот сборник, содержащий множество разнообразных сведений об Индии конца XVIII века, давно уже стал библиографической редкостью не только у нас, но и в Англии. Рассчитанный только на узкий круг подписчиков, «Ежегодник» был издан очень небольшим тиражом.
«Как попала эта книга в Россию? — думал я. — Кто был ее первым владельцем?»
Я принялся бережно перелистывать пожелтевшие страницы и вдруг увидел на полях заметки, написанные по-русски характерным почерком XVIII века. «Достойно примечания!» — гласила одна заметка; другая звучала еще более настойчиво: «Весьма достойно примечания!» Прочитав английский текст, отмеченный этими надписями, я, однако, не обнаружил в нем ничего «достойного примечания». Краткие хроникальные сообщения о происшествиях в Калькутте и Мадрасе показались мне вовсе незначительными. Однако для автора заметок происшествия эти, видимо, представляли живейший интерес.
Кто же он был, этот русский, так хорошо знавший английский язык и отлично разбиравшийся в индийских событиях того времени?
Вскоре все разъяснилось. На 57-й странице, рядом с текстом надписи на памятнике некоему «достопочтенному Джону Хайду», состоявшему членом Верховного суда в Калькутте с 1774 по 1796 год, было написано по-русски тем же почерком:
«Джон Хайд был точно справедливейший судья и человеколюбец. И что он был таков, я свидетельствую сие через мой собственный опыт.
Герасим Лебедев».
Так вот кому принадлежала эта редкая книга! Я тщательно просмотрел приложенный к ней перечень подписчиков и нашел среди них имя «Герасима Лебедева, эсквайра».
До тех пор я знал о Герасиме Лебедеве только по кратким справкам, помещенным в книге покойного востоковеда академика В. В. Бартольда, в энциклопедиях и биографических словарях. Сведения эти были скудны и отрывочны, но все же они давали некоторое представление о незаурядной личности родоначальника русского индоведения и создателя первого театра нового типа в Индии.
Мне захотелось узнать о нем побольше. Я принялся кропотливо собирать материал, который прямо или косвенно касался Герасима Лебедева. Я прочел две написанные им книги — русскую: «Беспристрастное созерцание систем восточной Индии, брагменов, священных обрядов их и народных обычаев» и английскую: «Грамматика чистых и смешанных ост-индских диалектов». Эта последняя, английская книга считается настолько ценной, что ее хранят в Музее книги при Всесоюзной публичной библиотеке имени В. И. Ленина, читателям же выдается только ее фотографический снимок — так называемый «микрофильм». А в московском Архиве литературы и искусства я нашел ценнейшие рукописные материалы. Здесь были черновики многих писем Лебедева, его деловые заметки, тетрадь с записями по его грамматическому сочинению, а главное — рукопись переведенной им комедии «Притворство», либретто, предназначенное для спектакля, экземпляры афиш.
